Русь изначальная. В 2 томах. Том 1

– Замолчите, не нарушайте более благочиния игр! Или вы все будете казнены.

Раздались негодующие крики прасинов. Манассиос нашелся раньше, чем кто-либо из старшин:

– Да, мы знаем, имеющий власть имеет силу заставить почитать себя. Да не будет твое Величие раздражено нашими жалобами. Ведь Божественный тем самым умеет быть терпеливым к несчастным. Мы же более не знаем даже дороги в Палатий. Если мы и попадаем в город, то лишь когда нас везут на казнь. Справедливо ли это?

– Всякий свободный человек, не раб, может ходить везде, где захочет.

– Да, Августейший, – подтвердил Манассиос, – но у нас отнимают свободу, хотя мы и не рабы. Нас грабят, венеты насилуют наших женщин. А судьи карают нас же. Ибо судья, решающий по справедливости, подвергается риску лишиться жизни.

Базилевсы всегда поддерживали какой-нибудь из «цветов» из естественного желания разделить народ Византии еще одним способом.

Партии ипподрома. Кроме синих и зеленых, на равных с ними правах развевались белые и красные плащи. Не цирковые развлечения делили подданных на венетов и прасинов.

Среди венетов преобладали богатые владельцы подгородных вилл с земельными угодьями, патрикии и сенаторы, богатейшие купцы. Симпатия предшественника Юстина Анастасия была отдана прасинам. Это объяснялось своеобразно демократическими настроениями покойного базилевса и его благоволением к монофизитской догме: среди ремесленников и меньшого люда, который составлял большинство прасинов, было много монофизитов. Во времена Анастасия прасины зачастую бывали обидчиками венетов. Однажды после бегов прасины сделались зачинщиками драки, в которой пало три тысячи венетов. На сторону прасинов стали деклассированные и уголовные элементы столицы. С выгодой для себя они объединились в шайки, бесчинствовали, нагло давили на суды и городские власти.

Со времени Юстина благоволение Палатия перешло к венетам: утверждали, что большое значение имели строгий кафолицизм Юстина и Юстиниана и старая ненависть к прасинам со стороны мстительной, всегда помнящей обиды Феодоры. Шайки, поддерживавшие прасинов, чуя изменение ветра, перекинулись к венетам. Произвол все усиливался. Венеты сторицей вымещали на прасинах старые обиды.

Как видно, Юстиниан не собирался навести в городе порядок. На горькие и правдивые слова Манассиоса Глашатай грубо ответил:

– Бойтесь за свои души, вы преступники, и петля закончит ваши дни!

Старшина, уже однажды опередивший ответом Манассиоса, закричал не менее громко, чем Глашатай:

– Ты так говоришь? Запрети тогда наш цвет! Ты сам позволяешь убийцам лишать нас жизни. И ты еще казнишь нас? Хорош у нас источник жизни! Так тебя называют, а ты – умерщвляешь! Да не родились бы твои деды и твой отец. Кого они произвели на свет! Нас убивают каждодневно и многих!

Синие ответили со своих трибун раньше, чем Глашатай получил подсказку:

– Все убитые убиты прасинами же!

Вставая с каменных ступеней, прасины вопили:

– Вы, вы убийцы! Вы грозите смертью даже судьям!

– О Величество! – воззвал Манассиос. – Вмешайся и рассуди, кто виновен.

– Прасины, – выкрикнул Глашатай, – вы виновны!

– Пожалей нас, Владыка, – просил Манассиос. – Ведь уничтожают святую истину. Если верно, что бог всемилостивый управляет миром, то откуда столько бедствий падает на нас?!

– Христос есть противник злобы, – не совсем впопад ответил Глашатай. Вероятно, из-за шума до высоты кафизмы долетели только отрывки слов Манассиоса.

Порядок был нарушен окончательно. Прасины покидали свои трибуны, под кафизмой на арене собралась толпа. Сквозь поднявшийся на ипподроме шум можно было различить отдельные выкрики:

– Коль Христос добр, почему нас гонят?

– Пусть мудрецы поймут!

– Прощай, правда!

– Истина умерла в тюрьме!

– Сделаемся евреями!

– Лучше нам обрезаться!

– Будем язычниками!

Синие показывали прасинам кулаки, и, хотя ношение оружия считалось преступлением, за которое беспощадно конфисковали имущество и ссылали, если не казнили, кое-где сверкнули ножи.

Все прасины – около пяти мириадов душ – покинули ипподром, нанося тем самым тягчайшее оскорбление базилевсу: подданные не должны уходить с ипподрома раньше Владыки.

Прасины кричали:

– Кости зрителей на живодерню, в клоаку, в навоз!

3

– Ты слышал об Антиохии? Нет? Где же были до сих пор твои уши? Узнай же: вдруг повернулись все знамена на башнях. Смотрели они на запад, а обратились к востоку. Никто не прикасался к ним, ветра не было даже столько, чтобы поднять пушинку! И потом все знамена – все сразу! – приняли прежнее положение!..

– Какое страшное предзнаменование!

– Вся Антиохия в страхе, ждут войны с персами.

– Дурной знак, несчастная Антиохия!

– Несчастные мы…

Возбужденные люди толпились на улицах, повсюду слышались разговоры:

– К соли уже нельзя приступиться, цена на хлеб повышается на пятнадцать оболов за литру!

– Я слышал – на двадцать пять.

– Будь ты проклят, злой вестник!

– Да поможет нам Николай, чудотворец мирликийский!

– Кончились чудеса, небо закрылось.

Кто-то объяснял, помогая себе энергичными жестами:

– Базилевс берет хлеб за налоги и нагревает на этом руки. Верьте мне, люди, я недавно прибыл из Египта.