Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

Особенно следует отметить то, что Даниил к лету 1245 г. уже имел охранную грамоту к Батыю, для чего посылал к нему гонцов. Вероятно, переговоры с монголами Романовичи начали давно (не позднее осени 1244 г., а может, и раньше). Они затягивались, но в конце 1245 г. все же завершились поездкой Даниила на Волгу. Именно этот продолжительный переговорный процесс должен был дать русским князьям уверенность в своем тыле во время войн с Польшей и Литвой (1243–1245 гг.). Причем когда Конрад стал просить Василька о содействии папским посланникам в их «переезде к татарам», то тот «охотно» согласился это сделать[645]. Все говорит о том, что князь знал, как обеспечить безболезненный проезд к монголам, — путь был наезжен.

До Киева монахи беспрепятственно добрались зимой 1245 г., а уже 4 февраля 1246 г. двинулись дальше: «…на лошадях тысячника и с провожатыми поспешно отправились из Киева к иным варварским народам». Вскоре они прибыли в Канев (120 км от Киева), который находился уже «под непосредственной властью татар»[646]. Таким образом, зона монгольской оккупации проходила примерно по северному побережью р. Рось. Русские имели только номинальную власть в небольшой округе вокруг Киева. Плано Карпини даже не упоминает, что верховным сюзереном этих земель считался Ярослав, знакомый ему лично как «русский князь Ярослав из Суздаля»

[647]. Оказывается, это было малозначимой информацией или просто никак не отражалось на жизнедеятельности и администрировании поднепровского региона. Из дальнейшего повествования итальянца становится ясно, что действительной властью здесь обладал хан Куремса, к которому они прибыли через пять дней:

«Этот вождь является господином всех, которые поставлены на заставе против всех народов Запада, чтобы те случайно не ринулись на них неожиданно и врасплох»[648].

Армию Куремсы монах, по слухам, оценил в 60 тысяч воинов, что, конечно, преувеличение. Именно этот хан дал посланцам сопровождение вплоть до ставки Бату, причем когда те возвращались летом 1247 г., провожатые не покидали их вплоть до «русского города Киева»[649]. Монголы чувствовали себя в Поднепровье хозяевами, а русский протекторат такого эфемерного властителя, как северо-восточный Ярослав, удаленный на тысячи километров, как и Бату, не играл никакой особой роли в военно-политической или экономической жизни региона.

Плано Карпини писал, что «в бытность нашу в Руссии был прислан туда один сарацин, как говорили, из партии Гуюк-хана и Бату, и этот наместник [Baschathos = башаф = баскак

] <…> брал людей», «остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал»[650]. Речь, скорее всего, идет о событиях 1247 г., когда Гуюк уже стал великим ханов, а область «Руссии» для итальянцев, надо полагать, совпадает с регионом вокруг Киева и Переяславля. Таким образом, в это время здесь уже была введена прямая податная система Монгольской империи. Примерно в те же годы подобная система была введена и на северо-востоке Руси во владениях Ярослава Всеволодовича.

Монгольские всадники. Иранская миниатюра в «Сборнике летописей» Рашид-ад-Дина, XIV в.

О Киеве и южнорусских землях, включая Чернигов и Переяславль, источники вообще практически не содержат известий, относящихся ко второй половине XIII в.[651] Это было так называемое темное время. Нет определенности не только в том, кто тогда владел этими областями, но даже в том, существовали ли там населенные пункты. Историки XIX в. порою писали о полном запустении Киева, а также об уходе населения из этих земель. Последние археологические обследования не подтверждают этих выводов. Но в плане объема информации они дают не многое. Существуют только серия мнений и домыслы. В частности, номинальным сюзереном Киева в конце XIII в. М. С. Грушевский считал Владимиро-Суздальского князя[652]. Поздняя Густынская летопись даже совершила примечательную описку, обозначив под 1305 г., что «паки начатъ въ Киеве княжити Иоанъ Даниловичъ Калита»

[653]. Как бы то ни было, но очевидно, что в 1240-е гг. владетелем Поднепровья был Ярослав, а затем его дети.

* * *

Даниил Галицкий в начале ноября 1245 г., направляясь к Батыю, задержался для молитвы в Выдубицком Михайловском монастыре. Его провожали, как на смерть. Никто из современников не верил, что монголы даруют ему жизнь после разгрома зависимых от них Болоховских князей, а также длительного уклонения от поездки и изъявления личной покорности хану. По мере продвижения в сторону ставки Батыя опасения галицкого посольства возрастали:

«Изииде из манастыря въ лодьи, видя беду страшьну и грозну, и прииде Переяславлю, и стретоша Татарове, оттуда же еха къ Куремесе, и виде яко несть в нихъ добра…»[654].