Русь. XI столетие

От свирепого рыка с елей посыпался снег. Зверь встал на задние лапы, исполином возвысился над жалким двуногим существом, посмевшим нарушить зимний сон. Двуногий доживал свои последние мгновения. Вопреки разуму не бросился наутёк и не сжался в комок от ужаса. Издав ответный вопль, двуногий выбросил навстречу зверю жало. Вне себя от ярости, косматое чудовище навалилось на дерзкого ловца, когтистые лапы едва не достали до головы. Зверь сам напоролся на жалкую преграду. Сверкнув на солнце, сталь пронзила сердце.

Ростислав сжимал древко рогатины, вибрирующее от предсмертных медвежьих конвульсий. Расчёт оказался верным, жало рогатины достигло цели. Иного быть не могло. Кроме заваленного князем, в берлоге обитали ещё два медведя. Этих угомонили гридни. Крупного самца князь взял один на один, строго-настрого запретив помогать ему. Лишь Вышата стоял в трёх шагах наготове. Но Вышата, старый воевода, упрям, своеволен, не склонен выполнять все сумасбродные причуды князя. В досюльщине перед предприятием, полным опасностей и неожиданностей, гадали на белого коня. Ростислав придумал для себя особое гадание, даже не гадание, а испытание. Завалит в одиночку медведя – исполнится задуманное. Взять медведя на рогатину – одной бесшабашной удали да храбрости мало. Оплошаешь, косолапый одним ударом душу вышибет. Руку нужно иметь твёрдую и сильную, терпение, выдержку, дождаться, когда медведь приблизится, знать, как поставить смертоносное орудие, дабы косолапый сам насадил себя на него. Промахнёшься – ноги унести не успеешь от раненого зверя. Потому решил Ростислав: запорет в одиночку медведя – способен на многое. Ежели тот окрасит белый снег княжеской кровью, значит, слабак, нечего и браться. Судьба, она к сильным, хладнокровным благоволит.

– Добре, добре, – проговорил воевода и, сняв меховую рукавицу, пригладил усы и бороду.

Гридни развели костёр, свежевали туши, собаки лизали кровь со снега. Лучи красного солнечного шара дробились в голых ветвях дубов, буков, мешались с отблесками пламени. Ростислав снял со вспотевшей головы шапку, отдал гридню, подошёл к костру, протянул к огню руки. Воевода мигнул парню, тот поднёс князю чашу крепкого мёда. Ростислав глянул, не понимая, затем принял чашу, выпил не отрываясь. Теперь, когда всё закончилось, по спине пробегал холодок. И удар мог получиться неверным, и лезвие рогатины скользнуть по рёбрам, и древко могло обломиться. Случись такое, и Вышата бы не помог. И всё-таки он его взял, один, даже без выжлецов. Торжествующая улыбка коснулась сомкнутых губ. Вышата поднёс на пруту полуобжаренное медвежье сердце.

– Съешь, князь. Такое в Новгородских землях поверье – съешь сердце убитого тобой медведя, силы прибудут и удача.

Сердце обжарилось сверху, внутри полнилось запёкшейся кровью. Пачкая губы, Ростислав съел подношение, хлебнул мёда. Гридень подал убрус, князь утёр пальцы, губы.

Вышата подождал, пока парень отойдёт в сторону, спросил:

– Ну что, шлём вестников Порею?

– Отправляй, только отай.

– То само собой.

Ростислав решился. В тот миг, когда лезвие рогатины проткнуло медвежье сердце, окончательно уверился – сможет. Ссориться со стрыями, выступить против них в открытую – се не перебранка на пиру, важный поступок, который изменит всю его жизнь. Он не скоротечный набег задумал. Сесть на богатых обширных землях, сделать их своей вотчиной, чтобы и сыновья ими владели, – вот его замысел. В том, что и великий князь Изяслав, и Всеволод будут держать сторону Святослава, в том можно не сомневаться. Была ещё одна препона к решению. Не хочет он проливать русскую кровь, не хочет.