Русалия

- Да-да, этот Порфирий, хоть и позволял себе диковинные сентенции, - тут же внезапно оживившись застрекотал главный монах, почему-то покраснев всем своим полным лицом, - а все-таки он всегда стремился, чтобы великий свет богопознания просиял на него. Еще божественнейший пророк Моисей говорил: "Возвеселитесь, небеса, вместе с ним, и да поклонятся ему все ангелы Божии; возвеселитесь, народы, с людьми его…»

Стремительную трескотню слов монаха задушил широкий мощный и как будто немного обиженный голос друнгария виглы:

- Коль скоро василевс вознамеривается столь тяжким предприятием ставить под удар бесценное свое здравие только из-за намерения, несомненно, ниспосланного свыше, собеседовать с обитающим на вершине горы анахоретом, то ведь одного слова нашего автократора довольно, чтобы того незамедлительно… во всяком случае в самое кратчайшее время доставили прямо сюда, чтобы он мог пасть ниц и вскликнуть: "Благослови!"

- В опочивальню, - брезгливо взмахнул узкими белыми кистями рук Константин.

Как ни возмущались между собой всякие обладатели высоких и почетных общественных званий, причуду императора им выполнять все-таки пришлось. Спальничий Василий Ноф, правда, тут же сказался больным, чтобы не терзать столь тяжким испытанием свои добрых шесть «кентинариев» евнушьего сала. Однако немногие могли позволить себе такую дерзость, они вынуждены были скрепя сердце и, скрипя зубами, покориться принципам определенного мировоззрения, пестунами которого (согласно насмешке судьбы) они сами и являлись.

Сперва пробовали подниматься на лошадях, что стоило животным неимоверных усилий. Их копыта то и дело скользили по смоченной то и дело начинающимся дождиком траве, по палым листьям. Чем выше в гору, тем чаще они спотыкались и даже падали, так что скоро от помощи лошадей пришлось отказаться. Однако изрядная толпа, большую часть которой, разумеется, составляла охрана, продолжала карабкаться вверх. Для императора и наиболее крупных потребителей плодов физического мира на случай усложнения дороги были предусмотрены крытые носилки. Да только на некоторых участках пути и носилки становились бесполезными, тогда Константин спускал на землю (и не без удовольствия) свои замлевшие ноги и при помощи нескольких сильных пар рук, поддерживающих его под локти и подталкивающих в худой зад, карабкался вверх по камням.

Густые колючие заросли, в красно-зеленой стене которых нередко приходилось для того, чтобы проложить путь, рубить перекидывающиеся с дерева на дерево толстые лозы дикого винограда, толстые, как змеи Афины, удушившие троянского прорицателя, эти дебри с каждым шагом к вершине редели, и наконец уступили место старому буковому лесу. Тут под могучими стволами не было ни кустов, ни лиан, один только толстый слой опавшей листвы да старые хрупкие сучья, изукрашенные узорами желтых и голубых лишайников. Летом полог этих густолиственных ветвей, вероятно, был таким плотным, что ни один лучик солнца не мог проникнуть сквозь него, дабы подарить жизнь еще каким-то растениям. Теперь же на ветвях удерживалась едва ли половина той жадной листвы, и когда касались слуха звонкие выкрики или протяжный гогот догоняющих лето стай, люди поднимали лица и сквозь широкие дыры, которые осень успелы выгрызть в древесных кронах, могли видеть небо.

Здесь был разбит лагерь для ночевки. Однако несмотря на все тяготы перехода, напряжение, овладевшее Константином, было так велико, что ему и на минуту не удалось забыться сном, чтобы хоть как-то поправить истощенные силы. Это восхождение в его глазах, разумеется, не было просто блажью, досужим вожделением, способом развлечь себя незнакомыми впечатлениями. В том, что дни его сочтены, он почти не сомневался. Возможно, именно потому точно с небесного престола снизошедшая к нему отцовская грамота представлялась знамением, горней указкой, как потратить остатки земного времени и куда направить последние шаги свои. Более же всего Константин уповал на то, что этот конечный пункт земного пути откроет ему смысл и значение всех тягот, всех страданий, унижений, грехов от малых до великих, одним словом как-то оправдает его истощающееся назначение в этом мире. Вот с какими мыслями в ту ночь пил Константин насыщенный запахом вялых листьев воздух, и отраженные красные огни костров лихорадочно полыхали в его глазах.