Русалия

- К Стефану, к Стефану! – сдвинула свои подчерненные брови Карвонопсида, и вновь гримаса отвращения вырезалась на ее энергическом лице. – К нему. И почему я постоянно за тебя делаю все то, к чему должна была бы побуждать тебя кровь создателя Прохирона ¹⁴⁸¹! Ну ладно, только не надо кукситься. Не время. Это очень хорошо, что нам удалось подрядить эти чудовищ – Василия, Мариана, Мануила Куртикия… Замечательно, что каждого из них удалось убедить в возможности стать патрикием ¹⁴⁹²и, почти не вызвав подозрений прощелыги Романа, одному посулить должность этериарха ¹⁵⁰³, другому обещать царскую конюшню… С Куртикием, конечно, не все понятно. Но, я думаю, теперь уж он осознал, под какой залог ему дано высочайшее слово о возможности назначения друнгарием виглы ¹⁵¹⁴. Все это хорошо… уже почти хорошо… но этого мало для того, чтобы начать действовать. Ты сам не раз приводил слова Вегеция – «ни один даже самый маленький народ не может быть уничтожен врагами, если он сам себя не истощит своими внутренними неурядицами». Сейчас все складывается благополучно, но важно не упустить момент. Армянская семья, видя подступающую дряхлость своего хрыча, уже дрожит от нетерпения, чтобы вцепиться ему в глотку, и при этом, как у них водится, каждый рассчитывает отхватить больший кусок мяса, и каждый видит в другом ненавистника и негодяя. Теперь главное – не мешать им в столь увлекающем их деле, не сковывать их энергию. Когда же час наступит, - действовать решительно и молниеносно.

Так, взбивая из слов тонизирующее снадобье, мать вливала его в уши сына, пока неспешной поступью они мерили бесконечную арабскую вязь дорожек дворцового парка. И хотя за двадцать шесть лет жизни узником в собственном дворце, волей которого не просто пренебрегали, но держали ее под бдительнейшим надзором, все упования давным-давно должны были бы изгибнуть… Но нет, вновь немощные искалеченные откуда-то из самых-самых потаенных глубин они поднимались в сердце Константина, и густые жгучие слезы готовы были показаться на его прекрасных глазах.

- Куда же мне нужно идти… говорить с этим… говорить со Стефаном? – не без трепета выдавил из себя Константин.

- Циканистр ¹⁵²⁵– лучшее место для переговоров.

- Циканистр?! Но ведь там даже в такую жару и то будут люди…

- И прекрасно. Прятаться нужно там, где тебя видно. Вот твоя благоверная. Видать, нечаянно сюда забрела, - с нескрываемой едкостью бросила Карвонопсида, даже не повернув головы в сторону приближающейся небольшой стайки пестро одетых женщин. - Она тебе и составит компанию.

Все в этом громадном Дворце, истинно внутренней Константинопольской крепости, со всеми ее неисчислимыми палатами, покоями, храмами, часовнями, парками, галереями, беседками, верандами и даже тюрьмами, все здесь происходило как бы нечаянно, как бы случайно; случайно встречались какие-то люди, обсуждали какие-то случайные темы с таким простодушием в голосе и с такими невинными минами… И вдруг вовсе уж случайно кого-то хватали среди ночи, выкалывали глаза, лишали имущества, ссылали на острова, и сокровища Дворца спешно перераспределялись, иногда всего на несколько дней, иногда на долгие годы.

Появившись так же «случайно», Елена в окружении трех своих наперсниц с несвойственной их вовсе не юному возрасту какой-то девичьей игривостью подступили к Константину и Зое. На всех женщинах поверх нижней столы с узкими в запястьях рукавами были надеты стоящие колом от золота вышивок верхние туники, по недавно возобновившейся моде украшенные орнаментом из кругов, в каждый из которых было вписано какое-либо животное: либо лев, либо слон, либо орел – извечные символы власти. Мурлыча какие-то любезные слова Елена расцеловалась со свекровью и тут же поторопилась изъяснить причину своей веселости:

- Филадельф сочинил очередную эпиграмму. Весь Дворец только и делает, что повторяет ее. Это что-то невозможное! Послушайте вот. Клавдия, как там начало? – обернулась она к одной из товарок.

- В былое время…

- 

А, да!

В былое время граду Константинову

Арабы, росы, иудеи хитрые

Со всех сторон дары несли бесценные,

Святой престол ромейский славя истово.

Теперь же вижу, Рим, хранимый господом,

Шлет поволоки богомерзким варварам.

Глядишь, нелепица наречий варварских

С торговых улиц перейдет в триклинии.

Ну, вы понимаете, кого он имел в виду, - поигрывая широкими бровями, хитро осклаблялась Елена. - Ох, он допросится, этот Филадельф! Нет, конечно, талант – что и говорить. Но как это терпит… вы понимаете кто.

Константин улыбался, поскольку за пестрыми словами на самом деле стоял вопрос о готовности к некоему сотрудничеству, и вернее всего было ответить на него вежливой улыбкой. И тем не менее Зое Карвонопсиде не удалось в полной мере взнуздать свою женскую природу: