Русалочьи сказки

— Мне сначала даже понравилось — Санин Александр, красиво же! Как я не увидела знак судьбы, это же было как знамение Господне, что нельзя, ноу, ахтунг, нихт! Главное, я уже вышла из возраста Рваной Майки и твердой поступью двигалась к обретению нормальной взрослой профессии и гордому величанию по имени-отчеству, и тут такое…

Я вздохнула, поправила уткнувшуюся мне в щеку массивную сумку нависшей надо мной тетки-бегемота и продолжила сеанс самокопания.

— Никто, конечно, в глаза меня так не называл, но я всей кожей спины, от шеи до копчика, чувствовала за собой шлейф как от духов, шуршание, тихий шепот — Ссаная Майка. А как известно, как вы яхту назовете, так она и поплывет.

«Институт» — равнодушно чавкнул динамик, объявляя остановку, и я прервала сеанс, вообразила себя ледоколом и двинулась к выходу, придерживая пуговицы на пальто, был опыт, знаете ли.

Договаривать пришлось уже на работе, благо что в кабинете я была одна, начальница укатила в главный офис, а второй бухгалтер Лидочка сегодня отпросилась на утренний прием в женскую консультацию, по поводу счастливой глубокой беременности.

— Может, поэтому и не срослось, — горестно продолжала я изливать свои жалобы несуществующему психологу. — Надо было искать кого-то с простой человеческой фамилией типа Петрова или Сидорова, и тогда не было бы этих комплексов, будь они неладны!

Я с тоской посмотрела в окно, в очередной раз не обнаружив за ним ни моря, ни залива, ни пальм, ни хоть какой-то захудалой речки. Только муторное серое, само от себя уставшее, позднеосеннее городское утро. Скрюченные лысые деревья, начихавшие себе грязные лужи на тротуар, черно-серо-коричневая людская масса, ленивые маршрутки в разводах и нахохлившийся таджик на углу, допродающий последние, уже безвкусные, арбузы.

Может, где-нибудь в больших городах у природы и нет плохой погоды, там всегда есть трудолюбивые гастарбайтеры, прилежно убирающие тротуары и скверы. И остановки. И все, в общем. В Москве, например. Там ездят красивые трамваи, и в них никто ни над кем не нависает, а все сидят и читают книжки. Красивые люди с красивыми собачками гуляют по проспектам. Красивые машины никого не окатывают грязью из луж, там и луж-то нету, ввиду хороших дорог.

А в нашем захолустье…

Я махнула рукой и продолжила.

— Но и это еще не вся беда, — попутно с внутренним монологом я откусила печеньку, прихлебывая свежезаваренный чай.

— Это же надо было настолько оглупеть самой, чтобы повторить ошибки предков и назвать собственную дочь красивым именем Амалия! И теперь мое обожаемое лопоухое веснушчатое чудо ненавидит меня так же, как я когда-то свою маму. С того самого дня, как примерно в четвертом классе она пришла вся грязная, с порванным платьем, со свежей царапиной на щеке и яростью в глазах.

— Ненавижу тебя! Ты мне жизнь сломала! Из-за тебя меня теперь все дразнят Аномалией! Ы-ы-ы!

Я, конечно, попыталась свести все в шутку, рассказав, как меня дразнили Рваной Майкой, но это только усугубило ситуацию, и что-то подсказало мне, что в мире появился еще один человек, который хоть даже мысленно, но будет так меня обзывать. Я вздохнула, вспомнила, что я мать и решила проявить характер.

— Хватит ныть! Тоже мне проблема! Не в имени дело, а в том, как себя поставишь! Уважать должны! Учиться надо! Завоевывать авторитет!

А это сработало.

Дочь озарило, она унеслась куда-то мыслями, и, очевидно, кому-то там набила рожу. Уж очень блаженное появилось выражение на лице. А я посчитала свой родительский долг исполненным. Как бы там ни было, Аномалией она и осталась, но теперь уже с уважением, потому что чуть ли не каждый день меня вызывали в школу, чтобы высказать очередную жалобу на ее поведение. Походу, колошматила она всех и каждого. Я сначала ужасалась, даже училась дома у зеркала падать в обморок, а потом просто дежурно обещала с ней поговорить. Но. конечно, разговоры были бесполезны. Да я и не особо наседала на нее, мудро рассудив, что школа и учителя пройдут, а дочь у меня останется навсегда. И ее отношение мне всяко дороже, чем их. Поэтому, как тренер боксера, учила не попадаться, не драться слишком часто, помнить, что она все же девочка, и уверяла в своей абсолютной поддержке (в разумных пределах). Благо, училась она хорошо, уроки делала сама, особо не бардачила — в общем, ангел, а не дочь. Хоть и Аномалия.

Тут я извинилась перед психологом и отвлеклась на работу, все же она оставалась моей единственной кормилицей и мне ее нужно было периодически делать.

Вернулась Лидочка, с пакетами еды, как обычно, и принялась щебетать о результатах похода к врачу, как подрос малыш, как подросла она сама (а это неудивительно с таким аппетитом!), как забавно он морщил носик на узи и толкал ножкой. Я вежливо улыбалась, злорадно думая, что посмотрим на тебя, милочка, когда твой ангелочек будет истошно орать полночи, пока ты будешь осовело пытаться сообразить, в каком ты мире, сколько часов спала за последние сутки и остались ли еще у тебя хоть какие-то нервные клетки, или они все тебя покинули, как тараканы пустой дом, и ушли к соседям?