Русалочья кровь (СИ)

— Катенька, — он нахмурился. — Зачем ты пришла? Опасно это.

— Костя, соскучилась я, мочи нет.

Девушка бросилась ему на могучую шею и начала быстро покрывать поцелуями каждый открытый участок кожи.

— Любый мой, ненаглядный. Свет мой.

— Катя, подожди. Прими свой истинный облик, не люблю я так. Знаешь ведь.

Тонкая фигурка отстранилась и поплыла, истончилась, побледнела, словно бы полупрозрачной стала. Волосы посветлели и, утратив рыжий оттенок, бледно-розовым потоком стекли до самой земли, глаза выцвели до еле заметной голубизны, как летнее небо в жаркий июль.

— Не люблю я этот образ, Костя. Как неживая я в нём. Хоть я и есть неживая, — горько усмехнулась Катенька.

— Для меня ты самая красивая и живая. Только ради тебя моё сердце бьётся.

— Так пускай за двоих оно бьётся.

Обнял Костя свою Катеньку и крепко прижал к груди.

— Будем за двоих биться. И я и моё сердце. Скоро уже, милая моя. Альфа наш стар и немощен, только я и Виктор ему соперники.

— Осторожнее, хороший мой, — прошептала девушка.

— Буду ходить на мягких лапах, так что опасность мимо пройдёт. Чую её нюхом звериным. Но и ты, свет мой, не робей. Уговор наш помнишь?

— Я сделаю всё, что потребуется.

Локоны Кати потемнели до багряного, а в глазах замелькали красные огоньки. Вспыхивали и гасли, как искры от костра.

— Так что случилось у тебя, любимая моя? Вижу, что встревожена ты?

— Не знаю. Что-то происходит странное. Три новых сестры-русалки у нас появились. То одна за сто лет, а тут сразу трое.

— Чудные дела.

— А ещё Настенька не такая. Ходит и думу думает постоянно. Что ни спрошу — на меня огрызается. Боюсь я, что помешают они планам нашим.

Костя крепко обнял девушку и закопался руками в пушистые пряди.

Три года назад они встретились во время Русальей недели и с первого взгляда полюбили друг друга. С той поры и повелось, что каждое новолуние, когда сила русалочья на спаде была, ждал Костя Катеньку, а та сбегала от подруг втихую. Ведь узнают и запретят сразу же. Как же это с врагом встречаться да любиться.

Испокон веков известно ведь, что идёт война меж русалками и оборотнями. Сначала лес не могли поделить: перевёртыши ярились, что утопленницы добычу пугают, из-за них крестьяне в дубраву не захаживают. А в деревне не поохотишься — везде кольев понатыкано, да ям понарыто, а спят все за оградами высокими и запорами крепкими.

Потом и за пруд спор пошёл. Приходили пить перевёртыши, да нарочно воду мутили, ил со дна поднимали. А русалки хвать их за холку и в царство своё утягивали. Когда два щенка так погибло, то заключили хрупкое перемирие и разделили владения. Хорошо хоть тихая Катенька поспособствовала и утихомирила гневливых сестер своих, Настю и Марусю. Жалко ей стало детей махоньких, не виноватые они ни в чём были, кроме как игр дурных по наущению взрослых.

Промежевали территории честь по чести. Но так уж случилось, что пруд и часть леса, что водяницам достались, оказались в черте будущего города. Постепенно люди деревья изничтожили, асфальт положили, железом град свой обнесли. А пруд иссох сам по себе и назывался теперь "Сухим".

Недовольны русалки, но договор нарушать нельзя. Был им путь заказан в дубраву, что перевёртышам отошла.

А оборотни в город не могли войти, кроме как по договору с людьми. Основали перевёртыши в лесу своё поселение под прикрытием староверов, которое со временем стало центром притяжения для практикующих йогу, цигун и разные просветления. Положено там было, чтоб мужики шастали в штанах, верёвочкой подвязанных, а женщины все в юбках длинных, чтоб подол до полу доставал. А в этом году и новая мода пошла — без трусов расхаживать, чтоб потоки астральные лишней тканью не блокировать.

А самых продвинутых отправляли в нирвану, так сарай за поселением назывался. И там в обрядовом кругу давали им новое имя и жизнь новую, подлунную. Принимали в стаю волчью.

Так что сильно рисковала Катенька, придя к возлюбленному на четверть луны, да в запретный для русалок лес. И свои, и чужие её бы не пожалели, если б изловить смогли. Но разве можно остановить любовь и запереть её в клетке? Она прутья раскрошит в щепки, вылетит синей птицей и озарит весь мир. А ежели этот мир изменить надо, чтоб любви там было место, то и на это пойдёт.

— Присмотрю я за твоей Настей, не терзайся, душа моя, — пообещал Костя. — Есть у меня один неофит на примете, рвётся давно уж к нам. Как раз задам ему испытание.

— Спасибо, любый мой. А у меня уж всё подготовлено — и сон-трава и адамова голова, только папоротника цветок нужен.

— Купала скоро, помогу я тебе его сорвать. Вместе одолеем чародейские наветы.

Костя подхватил Катеньку на руки и уложил на мягкую траву. Земля холодила спину, но не замечала она, потому что жаркие руки согревали ей кровь, будоражили мысли и напоминали нечто давно забытое и важное. Но что конкретно, она никак не могла понять, не получалось ухватить мысль за юркий хвост.

Губы прижимались к губам. Каждый поцелуй — как волшебный цветок, зарождался бутоном и медленно распускался, входя в силу и затем увядая. Лепестки срывались, нежно скользили по коже, оставляя обжигающие росчерки.