Русофобия

Но вот коммунистического режима в России больше нет. Тем не менее, признаюсь, основным адресатом вашей главной работы в данной книге я вижу наших «красных патриотов» — они уважают вас за неприятие ельцинской власти, и из других уст они, может быть, и не пожелали бы выслушать того, что говорите Вы, например, о Сталине… Однако есть в вашей книге ряд тем, которые, если позволите, мне хотелось бы как издателю уточнить в заключительной беседе.

Игорь Шафаревич. Конечно, мне самому очень интересно обсудить с вами эти мои работы, написанные за последние пять лет. И какие драматические пять лет!

Но сначала позвольте и мне уточнить одно место в вашем вступлении — о том, кого я мыслю как главного адресата книги. Безусловно — всех, с кем могу найти общий язык. А это определяется скорее по принципу «сытый голодного не разумеет» — в расширительном, разумеется, смысле. Я не хочу сказать, что голоден и что меня поймут только голодающие. Но вымирает мой народ и распадается государство. Даже совсем для меня наглядно — распалась та научная школа, на создание которой я потратил несколько десятилетий: все разъезжаются, кто куда может. И это судьба всей науки, да, пожалуй, и всего, что создавалось в нашей стране. Вот кто при этом потирает руки и сумел обернуть произошедшее себе на пользу — с теми я общего языка не найду. Но у кого от этого щемит сердце — те и являются адресатами книги. А ходят ли они на демонстрации под красными или монархическими флагами — мне кажется, сейчас уж и не так существенно. А больше всего мне хотелось бы, чтобы книга дошла и до следующих поколений, где теперешние разделения вообще потеряют смысл.

М.Н. Хотя в своей работе о коммунизме вы как раз показываете двусмысленность и неуместность красной оппозиции в качестве патриотической, она лишь вносит раскол в народ — на руку нашим врагам…

И.Ш. Действительно, сейчас, кажется, можно подвести печальный итог. За более чем десять лет попыток не возникла принципиальная оппозиция совершившемуся перевороту. Оппозиция обездоленных, лишенных своего отечества, смысла жизни, а часто и средств к существованию. А выступающая под лозунгами оппозиции структура превратилась во «вторую партию режима». Но приговор, что она «лишь вносит раскол в народ — на руку нашим врагам», кажется мне несправедливым. Именно в слове «лишь». Не забудем все же, что благодаря этим неудачным попыткам создания оппозиции и в Верховном Совете, и в Думе процесс развала страны был сильно приторможен. Сколько еще сотен миллиардов долларов иначе ушло бы за границу, сколько губительных для страны решений было бы утверждено. Хотя, конечно, все это сопровождалось множеством уступок, ползучей капитуляцией.

М.Н. Но давайте начнем с причин революции. В интервью с А.Н. Круговым вы верно отметили, что ее причиной был кризис в ведущем слое русского народа. Точны были слова Государя: «Кругом измена и трусость, и обман»… Но можно ли тогда упрекать Царя за «отказ от священного права решать» — если его решения в условиях всеобщего предательства никем не выполнялись? Состояние русского общества — включая даже верхи Церкви! — было таким, что революцию уже невозможно было предотвратить царскими решениями или физическими средствами (учтем также, что против русской монархии объединились все ее враги в мировом масштабе). Государь это почувствовал, как и то, что оказался не нужен своему народу в качестве Помазанника Божия, но не считал возможным принудить к этому свой народ силой — тем самым монархия лишилась бы своего духовного смысла. Вот в чем главная причина его отречения… То есть не Царь предал свой народ, как все еще кто-то считает, а сам оказался предан, и поэтому его действия все же нельзя считать причиной революции и ставить в один ряд с разрушительной активностью интеллигенции…

И.Ш. На этот вопрос, конечно, коротко не ответишь. Вопрос о том, кто виновник революции, вероятно, будет еще долго задаваться. Но «вина» предполагает преступление, а мне такие разрушительные процессы, как «великая революция», кажутся более похожими на болезнь.

М.Н. Вина может быть и за болезнь или за ее летальный исход…