Во-первых, если все выше написанное верно, то почему сам Болховитинов утверждает, что впервые идея о возможности продажи была официально выдвинута Константином? А что, записка генерал-губернатора императору — документ неофициальный?
Далее, Болховитиновым же сообщается, что записку Муравьева рассматривали в комитете с участием генерал-адмирала Константина.
Но почему тогда Константин не включил в число возможных экспертов и Муравьева? Тот был авторитетен, был (если верить Болховитинову) сторонником продажи, да и лично был к великому князю близок.
Ведь официальные биографы Константина подчеркивали (пусть и вводя нас в заблуждение), что «каждое, сколько-нибудь важное дело было изучаемо им лично»…
Но вот в том-то и штука, что — был ли мальчик?
Ведь всю эту историю с официальной (!) запиской Муравьева и ее рассмотрением Болховитинов приводит, ссылаясь почему-то не на «архив-фонд-дело-лист хранения», как обычно, а на давнюю — 1889 года, книгу некоего Б.В. Струве «Воспоминания о Сибири, 1848–1854 г.г.».
А как же «лист хранения»? Почему вдруг ни записки, ни протоколов комитета нет в архивах? А если они есть, почему Николай Болховитинов кивает на Бернгарда Струве? Этот заурядный статский советник, назначенный в 1858 году вице-губернатором в Астрахань (Константин называет его Штруве Астраханский), к великому князю отношение имел. И Бернгард Васильевич был, кроме прочего, отцом Петра Бернгардовича Струве, фигуры не очень чтобы ясной — экономист, кадет, идеолог Белого движения, организатор эвакуации армии Врангеля из Крыма и профессор-эмигрант в одном лице.
А ведь яблоня от упавшего яблока стоит недалеко…
Так что история с «запиской Муравьева» лично для меня выглядит скорее как давняя фальсификация, призванная как-то облагородить неприглядную историю с продажей и роль в ней великого князя, а заодно и бросить тень на Муравьева, мягкостью к бездарям типа Струве не отличавшегося…
ВЕРНЕМСЯ, впрочем, к нашим августейшим баранам… 23 марта 1859 года Константин писал брату из Неаполя:
Через несколько лет этот же адресат будет отправлять эскадры Попова и Лесовского к атлантическим берегам Америки для антифранцузских и антианглийских демонстраций.
И оба монархических брата будут «сближаться» с «республи-канцами»-янки — в непонятно кем внушенной им уверенности, что
США, распространяясь по континенту, «рано или поздно встретятся там с нами…». Хотя на деле этого так и не произошло — Аляска по сей день так и осталась отрезанной от основной территории США, а от ближайшего бывше-русского и ныне-штатовского места на тихоокеанском побережье Северной Америки до той же основной территории — чуть ли не тысяча километров!
Однако Константин верил во всесилие США, одновременно разглагольствуя о патриотизме, и в конце 1857 года — 7 (19) декабря, возобновил свое представление Горчакову. Он — то ли с собственного «большого» ума, то ли с чьей-то подачи — заявлял, что не следует-де соединять в одном лице «купца и администратора» и что «подобное соединение крайне вредно для подвластных компании народов».
Якобы широко образованный «реформатор» как-то упускал при этом из виду, что на «подобном соединении» держались все успехи колониальной политики западных держав, что Вест-Индская и Ост-Индская компании как раз и были образцами такого соединения и что нечто подобное представляла собой соперница РАК — «Гудзонбайская» компания, Компания Гудзонова залива…
Да и русские Григорий Шелихов, Александр Баранов, Иван Кусков, Михаил Булдаков были не только талантливыми купцами, но и талантливыми администраторами.
А вот соединять пост высшего администратора с замашками русского барина (как в случае братьев Романовых) было действительно крайне вредно для подвластных этой «компании» народов…
Но Константин еще и в геополитики метил, заявляя в записке от 7 декабря: