Русская дива

Одного этого слова, произнесенного с поразительно точной брежневской интонацией, оказалось достаточно, чтобы слушатели поняли, о ком идет речь, и притихли в оторопи от этой немыслимой дерзости старого актера. А Герцианов продолжал как ни в чем не бывало:

— Поговорил он с нашими артистками, а потом пригласил меня у свой кабинет. И там собственноручно налил мне, сами понимаете, стакан и грит… — Тут Герцианов совершенно непонятным образом, без всякого грима, перевоплотился в Леонида Брежнева и продолжал его голосом: — «Ну до чего ш вы, жиды, талантливый народ, мать вашу душу! Если б я мох так смешно увыступать, я б усех телехфонисток употребил!»

Публика расхохоталась — все, даже морские десантники.

— Так что проблем сохранения своей национальности у евреев в России нет. Больше того, правительство проявляет о нас постоянную заботу. Вот на днях приезжал сюда товарищ Арафат. Как известно — не самый большой друг евреев. Так за день до его прилета нас всех собрали, вывезли из Москвы и наголо, как видите, побрили. Это, как я понимаю, для того, чтобы мы вшами не заразились. От сокамерников, я имею в виду…

Очередной хохот сотряс пивной бар так, что сюда стали стягиваться даже проститутки и влюбленные парочки, тискавшиеся в темных кустах.

— А закалка! — продолжал Герцианов, наслаждаясь успехом. — При царе, если вы знаете, была пятипроцентная норма приема евреев в университеты, а теперь — полупроцентная! То есть правительство воспитывает в еврейских детях дух борцов, а вас, между прочим, расхолаживает…

— А ну кончай выступать! Тут не театр! — закричали из-за стойки продавщицы, уязвленные тем, что вся очередь за пивом отвернулась от них к Герцианову.

Однако никто — ни Герцианов, ни публика — не отреагировал на этот крик, и потому Света вытащила из-под прилавка телефон и стала резкими, срывающимися движениями накручивать диск.

— Не надо, Света, — попросил ее Рубинчик. — Ну, выпил человек…

— А выпил — пусть домой идет и там выступает! А тут я отвечаю! — Света решительным жестом откинула волосы от уха и приложила к нему телефонную трубку. — Алле! Товарищ капитан! Это Соловьева из пивного бара. Тут у нас один артист речи толкает…

Рубинчик, оставив на стойке свои кружки с пивом, спешно прошел за спиной выступающего Герцианова к Кольцову и Карбовскому:

— Надо уводить его. Сейчас милиция приедет.

Кольцов усмехнулся:

— Вы когда-нибудь пробовали увести актера со сцены? Да еще при таком успехе?

И действительно, успех у Герцианова был абсолютный.

— …И до того у нас в стране дошла забота правительства о евреях, — вещал он толпе, — что никого не отпускают жить за границу — если вы, или какой-нибудь узбек, или украинец напишете заявление, что желаете уехать на Запад, так вас за это сразу в дурдом, вы же знаете! А евреям опять привилегии. Особенно если ты не очень нужный еврей — жулик, лентяй или какой недоразвитый и хочешь в Америку — пожалуйста, катись! В Австралию? Скатертью дорога! В Израиль — да ради Бога, вали, сука! А толковые евреи, ученые всякие — ни-ни! Сидеть в России! Ну разве это не забота о чистоте еврейской расы?

Герцианов проводил взглядом какого-то молодого офицера-десантника, который, оставив своих товарищей, вдруг пошел к выходу, и продолжал:

— Вот, кстати, один мой друг, тоже, между прочим, моряк по фамилии Иванов, пришел в ОВИР к генералу Булычеву и потребовал, чтобы его отпустили в Израиль, потому что он еврей. «Как? — изумился начальник ОВИРа. — Какой же ты еврей? Ты же Иванов, русский!» «А я, — говорит Иванов, — чувствую, что я еврей!» «Да у тебя же и отец, и мать — русские!» А Иванов свое: «Чувствую, что еврей, и все!» Вы поняли, до чего дошло? Русские записываются в евреи! Украинцы! И даже грузины! А почему? Обленились, не хотят коммунизм строить, хотят на Западе отдохнуть…

— Атас! Милиция! — вдруг крикнули у входа в бар, куда уже подкатывал милицейский «рафик» с красной мигалкой на крыше.

39

«Рафик» районного отделения милиции еще не успел затормозить, как из него выскочили шесть милиционеров и напролом ринулись в бар.

Но в этот момент в баре и во всем парке «Сокольники» погас свет.

И в полной темноте, под крики и визг испуганных женщин, двое морских десантников подтолкнули к Карбовскому, Рубинчику и Кольцову маленького Герцианова и негромко сказали:

— Живо берите своего артиста и — деру! Через кусты! Мы прикроем!

Подхватив Герцианова под руки, Кольцов, Рубинчик и Карбовский ринулись в темноту, слыша у себя за спиной слепые милицейские свистки, крики, шум падающих тел и звон разбитых пивных кружек.

Но десантники, видимо, были тренированы лучше милиционеров — никто не погнался за беглецами, и через десять минут боковой аллеей они выскочили из парка. А еще через пять, уже в машине Рубинчика, которая неслась прочь от «Сокольников» по вечерней Москве, Кольцов, остывая, сказал Герцианову:

— А ты говоришь: русские евреев не любят. А тебя русские десантники спасли!