Русская дива

СЛАВА ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ!

ДОЛГИЕ ЛЕТА ВОЖДЮ ВСЕХ НАРОДОВ!

ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА УКРАИНА СТАНЕТ РЕСПУБЛИКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА!

БЕЗГРАНИЧНАЯ ЛЮБОВЬ И ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ ЗА ЕГО ПОДВИГ ВО ИМЯ СЧАСТЬЯ ВСЕХ НАРОДОВ!

«Черт возьми, — вдруг подумал Рубинчик, цепко держась за ручку мотоциклетной коляски, как за луку конского седла, — даже во времена Навуходоносора не было такого откровенного жополижства! И в Римской империи никто не ставил вдоль дорог портретные памятники императорам, и даже в гробницах египетских фараонов на их истлевших хитонах нет золотых звезд Героев Труда. Вместо этих чванливых лозунгов и портретов Брежнева, натыканных по всей стране от Якутии до Балтики, можно построить сотню благоустроенных общежитий для ткачих. Но попробуй сказать об этом или написать в газете…»

Тут, миновав пригороды, шоссе выскочило на мост через Днепр.

— Первый в мире сварной мост! — гордо крикнул Рубинчику Игнат Дзюба. — Без единой заклепки!

Рубинчик не знал, чем сварка лучше заклепок и почему этим нужно гордиться. По мосту, как и по всем прочим мостам, которые ему пришлось видеть в жизни, мирно катили зелено-синие вагоны трамвая, цепочки машин и автобусов, а по краям вдоль перил шли по металлическому тротуару пешеходы и ехали велосипедисты. Пляжи под быками моста были пусты, а по синей глади реки с ревом летели три моторных катера и медленно плыла тяжелая баржа, груженная песком.

— Владимирская горка! — показал вперед Дзюба, его пепельные усы трепетали от ветра под черными мотоциклетными очками. — Левей смотри! Вниз, на Подол! Здесь нас крестили тыщу лет назад! А теперь направо, на излуку реки! Церкву видишь? Ольга заложила! Своими руками!

Рубинчик глянул на эту белую, с зеленым куполом и золотым крестом церковь, и вдруг новый, еще сильнее прежнего, грохот пульса и приступ сердцебиения заставил его закрыть глаза и выпустить поручень коляски.

— Эй! Ты чего? Иосиф! — испуганно закричал Дзюба, увидев, что Рубинчик клонится набок и выпадает из коляски. — Стой! Держись!

И так резко взял вправо, что идущие сзади машины возмущенно загудели. Но Дзюба, не обращая на них внимания, пристал к пешеходной дорожке.

— Иосиф!!!

Рубинчик мешком вывалился из мотоциклетной коляски. Дзюба, соскочив с седла, ухватил его под мышки, оттащил от дороги, уложил на сварные плиты моста и замахал руками проезжающим мимо машинам:

— Стой! «Скорую»! Стойте! «Скорую»!

Мимо на полной скорости пронесся серый микроавтобус с надписью «Ремонтная» и остановился метрах в ста впереди, но никто из этой машины не вышел, и Дзюба, матюком чертыхнувшись, стал махать другим машинам.

А Рубинчик, лежа ничком на металлическом тротуаре и распахнув руки, цепко, словно в предсмертной судороге, держался за этот первый в мире сварной, без единой заклепки мост, который гудел и трепетал, как мембрана, словно по нему катили не машины и трамваи, а орда конных лав. Чувствуя, что не то кто-то выдавливает его из этого мира в иное, потустороннее пространство, не то он сам падает, падает, падает с моста в воду и сейчас пульс разорвет ему вены, а кровь брызнет из лопающегося от боли затылка, Рубинчик только этим усилием, только этими пальцами, ухватившимися за какое-то ребро моста, еще удерживал себя от того, чтобы провалиться в полное небытие.

Тем временем Дзюба, отчаявшись остановить летящий мимо транспорт, выскочил на проезжую часть под колеса какого-то грузовика и закричал водителю:

— В «Скорую» позвони, друг! Будь человеком!

— Напьются и валяются, бля! Даже на мостах… — проворчал водитель, объехал Дзюбу и укатил прочь.

— Во народ! — сокрушился Дзюба и кинулся останавливать следующую машину.

Между тем пассажиры ремонтного микроавтобуса, который стоял в ста метрах от Рубинчика и Дзюбы, были отнюдь не бесчувственными людьми, а, наоборот, проявляли, глядя в заднее окно, к участи Рубинчика самое повышенное внимание.

— Ты его отравила! Чем ты его отравила, сука? — грубо кричал капитан Фаскин юной стюардессе Наташе.

— Да ничем я его не травила! Вы чо, сдурели?! — смело отвечала Наташа. — Товарищ полковник ел то же самое — бутерброд с сервелатом и яблоко. Олег Дмитрич, скажите ему, чтоб он на меня не орал!

— Тихо! Успокойтесь! — приказал Барский. Он уже вызвал по радиотелефону «скорую» и теперь повернулся к инвалиду с орденскими колодками на пиджаке, бывшему соседу Рубинчика по самолету: — Что с ним, как ты думаешь?

Тот пожал плечами:

— Весь рейс был нормальный. А потом…

— Подсунули мне слабака какого-то и еще орут! — недовольно сказала Наташа, подкрашивая свои пухлые губки алой венгерской помадой.

— Ночью он тебе покажет слабака! — проворчал Фаскин, не отрываясь от заднего окна.

— Еще посмотрим, кто кому чо покажет! — усмехнулась Наташа.

— Только ты, это… Не увлекайся! — строго предупредил Фаскин. — Не забудь нам сигнал подать, когда… Ну, сама знаешь…