Русская и советская фантастика

Гюи Бертран запер двери, спрятал портрет в шкаф, бросил кошелек на стол и сел снова подле окна в раздумье.

Вскоре вошла жена его.

— У тебя, Гюи, кто-то был? Не для заказов ли?

— Да! — ответил Бертран.

— Слава богу!

— Да! — отвечал Бертран.

— Это что такое?

— Деньги.

— Слава богу… — повторила жена, — двадцать луидоров!.. Это все твои?

— Да! — отвечал Бертран.

— Я возьму на расход?..

— Возьми.

— Ты, верно, обдумываешь заказанную работу?.. Я не буду тебе мешать.

Она вышла, а Гюи Бертран просидел до полуночи перед окном.

II

На другой день рано утром Гюи Бертран вошел в свою рабочую, вынул портрет, поставил его на станок и, заложив руки назад, стал ходить из угла в угол.

— Какое очаровательное существо! — сказал он, смотря на портрет. — Так же хороша была и дочь моя! Где ты теперь, неблагодарная Вероника!

У него хлынули из глаз слезы. Он закрыл лицо руками и отошел от портрета, сел подле окна в безмолвии…

Когда в нем утихло горькое воспоминание, он подошел снова к портрету.

— Чувствую, что не на добро заказано это!.. — повторял он, говоря сам с собою и посматривая на портрет. — Бедная девушка! Может быть, и тебя преследует соблазн или мщенье? Если я буду средством к твоему истязанию? Этот человек в оборванном плаще так похож на чернокнижника!.. Нет сил приниматься за работу…!

Долго ходил Гюи Бертран по рабочей, то посматривал на портрет, то на распятие, которое стояло на столе в углу комнаты.

— Нужда! — вскричал он наконец и, заперев двери, принялся за работу.

Чрез неделю, поздно вечером, незнакомец явился; восковая фигура была уже готова и уложена в ящик.

— Вы ручаетесь за сходство?

— Ручаюсь.

— Вот еще тридцать луидоров: помогите вынести.

Гюи Бертран с трепетом помогал выносить ящик на улицу, где стояла уже готовая фура.

— Прощайте, — сказал неизвестный; и фура и он исчезли в темноте.

III

Солнце склонилось уже на запад, и тени как будто украдкой приподнялись из земли, из-под гор, холмов и зданий, построенных на кладбищах давних поколений, и потянулись к западу. Медленно сливались они друг с другом и застилали мрачной одеждой своей вечерний свет на красотах природы. Вдоль Пиренеев, по обе стороны пролома Роландова, казалось, что гиганты стали на стражу вокруг своих старшин с белоснежными главами, озаряемых последними лучами утопающего света в океане.

В это время в комнате со сводами и окном с узорчатой решеткой, сквозь которое перед потемневшим небом видны были за шумным порогом Гаронны влево Тулузский замок под горою, а вправо — пространные луга, предметы потухли, все тут было черно и казалось пусто, безмолвно.

В углу только светилось еще распятие над Адамовой головой, но против него, в боку комнаты, мрак, казалось, шевелился. С трудом можно было рассмотреть, что подле ниши, задернутой черной занавеской, сидела женщина.

— Теперь… ты готова, Санция! — раздался ее голос. — Недостает только Раймонда, чтобы полюбоваться в последний раз на красоту твою!.. Но кто знает!.. Может быть… он… О! если б он обнимал тебя в эту минуту!.. нежил, клялся в любви, осыпал поцелуями… и вдруг невидимая рука…

В руке женщины что-то блеснуло.

Кто-то постучался в двери.

Женщина вздрогнула, на второй стук она подошла к дверям и отперла.

Вошел монах.

— Мир ищущим утешения в завете Христа! — произнес он.

— Отец! — сказала женщина. — Я призвала тебя прочитать отходную над умирающей.

— Кто она такая?

— Моя ближняя…

— Как ее имя?

— Санигия.

Монах подошел к ложу с молитвой; женщина припала подле на колени.

Монах стал произносить исповедь.

— Отец, она не может отвечать, но я за нее порука… Она безгрешна!..

Монах читал отпущение грехов и отходную и потом прикоснулся распятием к челу лежащей на постеле, накрытой белым покрывалом.

Женщина встала, положила деньги в руку монаху, и он тихо вышел.

Женщина заперла за ним двери, подошла снова к ложу.

Потухавшая лампада перед распятием ожила и мгновенно бросила томный свет на бледное, но прекрасное лицо женщины; она была в черной одежде. Взглянув с содроганием на отпускаемую с миром в мир горний, она откинула назад свое покрывало и бросилась в кресла подле ложа.