Русская кухня в изгнании

знаки, запахи, звуки, друзей, голоса...

Мы остались один на один с Новым Светом,

где и дворник не дворник, а сверхинтендант.

Он ругается «Хай!» вместо слова привета:

Би-Би-Си не вещал про такой вариант.

В магазине встречают невнятные фунты:

сколько ж сельди набрать на хороший форшмак?

Помидоры, сказали, растут здесь без грунта,

и под видом севрюги зарезан судак.

Даже метров тут нету: от футов и ярдов

в липкий жар нас бросает чужой Фаренгейт.

В ликер-сторе берем не пол-литра, а кварту —

и быстрее вдвойне настает апогей.

И с закуской беда: где сырок тут — ответь-ка!

Где копытно-цементный брусок холодца?

Где кровянка? На крысу похожая редька?

Неизбежность худого, в прыщах огурца?

Эх, достать бы чернил портвешовых и плакать,

тормоша за рукав: «Помнишь, а, старикан?..»

Мы когда-то глотали без закуси слякоть —

лишь бы только она наливалась в стакан.

Были молоды мы и свежи как редиска,

все невзгоды сгорали в шашлычном огне,

и из жизненных истин единственно близкой

была та, что хранится в дешевом вине.

Но не зря мы сражались с коварной таможней,

мчась на смычку с родней, что нашел нам ОВИР.

Трудовые брильянты укрыты надежно;

Вена, Рим, океан... И — блистающий мир!

В елисейских полях молодого шпината

индюшачьи отары в брусничном желе

шли возлечь, обвязавшись суровым шпагатом,

на полученном из синагоги столе.

Мы увидели черного с искрой омара,

что краснеет, как девушка, в ловких руках;

и креветку с усатым лангустом на пару;

и печальную рыбу по кличке «монах».

Мы узнали реальность видений миражных

и обыденность новых диковин и див:

нам знакомы жемчужная готика спаржи

и дворянская бледность бельгийских эндив.

Представляете, скольких чудес мы коснулись?

Источал аромат перигорский паштет,

и радушные свиньи послушно согнулись,

чтоб доставить нам трюфли из грез юных лет.

Створки устриц распахивались, увлекая

в глубь блаженства, бездонную, словно каньон.

Растворила заветную дверь кладовая

тех сокровищ, где высится «Дон Периньон».

Но и в прошлом у нас — не одни лишь руины.

Все смешалось в причудливой пляске времен:

помним мы феерический вкус осетрины

и узнали, куда добавлять кардамон.

Свято чтя наслажденье картошки на сале,

помня вкус обязательных щей на обед,

мозельвейна бокалами мы заливали

нежный жир арагонских бараньих котлет.

Наш желудок изведал изыск артишока,

не забыв каравая пахучий излом.

Мы сумели избегнуть культурного шока,

усадив две культуры за общим столом.

Возродили детант из пустого названья,

из запутанных уз политических схем.

Воплотили идею сосуществованья

двух различных во всем кулинарных систем.

Мы дождемся отрадного сердцу парада,

где построит в ряды всемогущий гурман

стейк из Харькова, белый налив авокадо,

массачусетский борщ, астраханский банан.

44. ТОСТ ЗА ОБЖОР

Дорогой читатель!

Позвольте нам, сняв фартуки и поварские колпаки, произнести торжественный тост.

Мы надоедали читателю своими рецептами. Мы призывали его забросить службу, спорт и коллекционирование марок, чтобы без помех проводить сладкие часы у плиты. Мы умоляли читателя готовить. Щами и ухой мы заклинали его не терять национальных корней. Мы возвышали его дух буайбесом и харчо. Мы призывали его не замыкаться в кругу «Мак-Дональдов» и «Бюргер-Кингов». Стоя на коленях, мы просили его не пренебрегать пряностями, не заваривать слабый чай и не подавать рыбу без прованского соуса. Иногда мы впадали в полемический пафос, обвиняя читателя в духовной лени и приверженности к диете. Иногда мы обличали кремлевскик старцев, извративших идею рассольника. Иногда мы обрушивались на закостеневших в материализме американцев, не поднявшихся до понимания котлеты.

Мы видели свой литературно-кулинарный долг в том, чтобы привить нашей растерянной эмиграции добрые чувства к хорошей кухне. Мы хотели смягчить горечь изгнания сладостью шарлотки.

Каждое блюдо, предложенное читателю, мы предварительно опробовали на себе и своих близких. С чувством исполненного долга мы прощаемся, повторяя вслед за Венедиктом Ерофеевым: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах».

Поделившись с читателем всем, что знали и умели сами, мы надеемся, что теперь он пойдет к вершинам кулинарной мудрости без нашей помощи. Там, наверху, еще блещут неописуемыми достоинствами подовые пироги с рыжиками, холодцы, курники, гурьевская каша, божественная фаршированная рыба и многое такое, что и не снилось нашим мудрецам. И, может быть, однажды мы еще встретимся с нашим читателем за столом, уставленным этими яствами.

А пока произнесем тост за скромного труженика кастрюли, за мыслителя поварешки, за первооткрывателя съестных горизонтов. Выпьем за людей, понимающих толк в еде, за тех, кто превращает физиологическую потребность в высокое искусство. Поднимем бокалы! Но чтобы в них плескалась не тривиальная водка, позвольте поделиться последним рецептом. Итак — праздничный пунш.