Русская литература Урала. Проблемы геопоэтики

Помимо Вайлугиной и Костер-горы, в связи с которыми на вершине второй и в недрах первой Осташа переживает откровения, в горном пространстве романа выделяется еще одна гора – боец Дождевой, с которым так же, но несколько по-иному связан момент откровения.

Боец Дождевой символически обособлен от горного пространства романа – это часть родного пространства героя. Рядом с ним расположена Кашка, деревня Осташи. Потому он, сплавщик, и не боится «самого свирепого на Чусовой» Кашкинского перебора у подножия Дождевого, что знает «пути сквозь него лучше линий на своей ладони» [Иванов 2006: 548]. В виду бойца протекает вся жизнь героя. На нем шли опасные детские игры, у подножия бойца Осташа чуть не утонул в детстве, «один лишь засыпанный снегом Дождевой <…> слышал Лушину мольбу о помощи» [Иванов 2006: 268], и отец Осташи не успел прийти воспитаннице на помощь.

Облик знакомого с детства бойца изменился внезапно – после того, как по Кашке пронеслась вакханалия насилия, раскованного пугачевщиной: «подмененыши» братья Гусевы изуверски извели семью соседей Осташи и сожгли их усадьбу. Тогда Дождевой стал виден весь от Осташиного дома, «но сделался он каким-то укоряющим и грозным, будто библейская скрижаль, на которой был написан закон, что попрали Гусевы» [Иванов 2006: 83].

Далее лейтмотивом описания Дождевого становится очевидная отсылка к Синаю, где Яхве открыл десять заповедей, и Моисей высек их на каменных скрижалях. Суровый, непреклонный, никому ничего не прощающий, Дождевой смотрит «с апостольским укором» и держит над миром каменные скрижали19. В той же роли святой горы боец появляется в финальной сцене романа, когда Осташа нарекает сына Петром. Здесь «суровый боец Дождевой смотрел сквозь окно на Осташу, а Осташа смотрел на Неждану, кормившую грудью младенца. И в памяти Осташи плыли, как барки, чеканные и огненные слова: «И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее» [Иванов 2006: 699]. Таким образом, устами Осташи вещает боец Дождевой.

«Учительная», «апостольская» роль бойца Дождевого не уникальна, напротив, она проявляет принципиальный момент поэтики пространства и, шире, идейного строя романов Алексея Иванова, в которых земля, ландшафт – это едва ли не определяющее начало для жизни человека в истории.

Список литературы

Александров Н. Не все то золото… // Известия. 22 сентября 2005.

Быков Д. Сплавщик душу вынул, или В лесах других возможностей // Новый мир. 2006. № 1.

Габричевский А. Г. Морфология искусства. М., 2002.

Иванов А. В. Географ глобус пропил. М., 2003.

Иванов А. В. Золото бунта. СПб., 2006.

Кукулин И.

Героизация выживания. Социальные фобии в современном русском романе // Новое литературное обозрение, 2007. № 86.

Мандельштам О. Э. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1.

Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003. Т. 1.

Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2004. Т. 4.

Отто Рудольф. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб., 2008.

Тюпа В. И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. 2002. № 5.

Фрейденберг О. М.

Миф и литература древности. М., 1978.

Элиаде М. Трактат по истории религий. СПб., 1999.

Пермь в топике русской культуры

В настоящем очерке предпринимается попытка понять Пермь как одно из «общих мест» русской литературы – то есть как топос культуры с присущим ему потенциалом символических значений. Поиски Перми на карте русской культуры начнем с «Венецианских строф» Иосифа Бродского. Пермь как будто неожиданно появляется в седьмой строфе первой части этого великолепного поэтического диптиха:

Так смолкают оркестры. Город сродни попыткевоздуха удержать ноту от тишины,и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,

плохо освещены.Только фальцет звезды меж телеграфных линий —там, где глубоким сном спит гражданин Перми.Но вода аплодирует, и набережная – как иней,осевший на до-ре-ми.

«Гражданин Перми» – это, конечно, Сергей Дягилев, чей прах покоится на православном греческом кладбище острова Сан Микеле. Отрочество и юность Дягилева действительно прошли в Перми. Здесь он жил с 1880 по 1890 год. Отсюда после окончания гимназии восемнадцати лет уехал в Петербург, где и началась его блистательная судьба, завершившаяся в 1929 году успением в Венеции.