Русская любовь. Секс по-русски

Для Парфюмера — предыдущего четверостишия я не писал,Я не имел его в виду, кровавого убийцу,Он камня одного с дороги никогда не сдвинул и не приподнял,Он весь в грехе, в крови проклятого витийства.А через месяц весь оборванный он к замку подошел,Обросший, грязный, вид почти безумный,Другой при виде замка отступил — ушел,Но наш убийца не был юношей благоразумным.С собой он нес тринадцатый полупустой флакон,В котором не хватало главного, о чем мечтал трудяга.Он знал, что первым в мире будет онИ никогда не будет нищим бедолагой.Неделями он только тем и жил, что наблюдал,Как отыскать лазейку в неприступный замок.Что девушка могла узнать его в лицо — он знал,И не хотел тюремную решетку получить в подарок.По вечерам отец к любимой дочке заходил,А на ночь двери на замок крепчайший закрывали.Кругом охрана грозная — приказ не спать им был.За это головою собственною отвечали.Тот замок был построен на обрывистой скале,К нему вела единственная горная дорога,К окну ее лишь только птица залетала в солнечной голубизне,Отец почти не волновался — слава Богу.Но вот однажды ночью в страхе побежал он к дочкиной двери,В пути дрожал от проникающего страха,И, устремившись к двери, крикнул страже: «Отвори!»И пот по лбу и по спине, вся мокрая рубаха.Открылась дверь скрипучая в ее покой,Она спала — освещена луны сияньем,Струились волосы ее роскошною волной,Она была во сне неописуемым очарованьем.Ушла тревога, потеплело сердце у отца, и отошла беда.И счастье вдруг безмерное всю душу охватило.Хотя какое-то предчувствие охватывало иногда,И для охраны дочери он делал все, что было в силах.А время шло — в один прекрасный деньКлючом огромным дверь открыл — о, Боже,Лаура голая лежала — смятая постель,

Роскошных нет волос — задушена была, похоже.В тревоге Франция — подняты города,И потекли солдаты по ее дорогам,Приказ — найти во что бы то ни стало подлеца,В соборах тысячи молились, ожидая помощи от Бога.Теперь представьте все отчаянье отца:Любимая мертва и не вернется боле.Убийца на свободе, радостна душа у подлеца,А у него душа вся разрывается от боли.А что же наш герой — где он?А он в пути, объятый счастием безмерным,Теперь в его 13-м флакончике тот эталон.Которого добился все ж убийством непомерным.Луга, поля, такая рань — такая тишь,Душа его вся в радости трепещет, утопает.А совесть — совесть, что же ты молчишь,А совесть умерла, объятая гордыней. Он ее не знает.Свершилось: во флаконе жизней сорока экстракт,Да плюс к нему один — главнейший.А все досталось не за просто так,Какою кровью он добыт и головой умнейшей.Он в роковой флакон последнюю добычу влил,Он без дыхания упал в «нирвану».Он понял, власть в его руках — ее добыл.Он победитель — первый над людьми без всякого обмана.И вдруг был окружен солдатами — куда флакон,Тут мысль работала отчайно,Один лишь путь куда — ох, не удобен он,А сохранить все надо, хоть и боль необычайна.И схвачен был, и отвезен в Париж,Столица радостью охвачена безмерно,Раскрыты преступления, и их не умолчишь,И казнь будет для убийцы беспримерна.Распнут на бревнах четырех, гвоздем прибив,Поочередно руки, ноги, не спеша, отрубят,Примером страшным тысячам живых,И долго-долго казнь ту люди не забудут.И день настал — ждут тысячи людейТой казни беспримерной с нетерпеньем,Повозка грязная — где он, ну, поскорей,

Убийцу пусть распнут без промедленья.Помост, палач, топор стоймя стоит,Крестом сколочены накрепко бревна,И через маску черную палач глядит,Ему не терпится казнить убийцу всенародно.Толпа шевелится и издает ужасный гул,Тот гул ужаснейший толпы немытой,Тот гул плебейский, неизменный той толпы разгул,От предвкушенья крови запаха пролитой.Ну, что так долго — в нетерпении толпа.Когда появится повозка — в ней убийца.Когда топор поднимется с тем взмахом палача,Четвертование ведь редко — может боле не случиться.Глашатай крикнул громко, резко: «Расступись!»Толпа отхлынула, давая ход карете,Нет, не повозке грязной — тут ты удивись,Роскошнейшей карете — редкостной на свете.Четверкою запряжена чудеснейших коней,В блестящей сбруе — золотом пробитой,С фигурами летящих белых лебедей,На запятках со слугами и с крышею открытой.Толпа подумала, что это сам корольПожаловал на казнь, все на колени встали.К помосту рвались с криками «позволь!»Не шутка, сам король пожаловал — такого не видали.Ну, вот и все. Карета у помоста встала,И на откладных ступеньках появилася нога,Которая не королю принадлежала,Убийцы нашего она ногой была.Из бархата башмак был темно-синий,Украшен бриллиантовою пряжкою башмак,За ним и наш герой в кафтане темно-синем,Перед толпою на помост взошел — «одет-то как!»Взошел и из камзола вынул что-то,Палач пред этим что-то на колени встал,И припадя к его ноге, он отчего-тоТопор убийце в руки передал.Герой наш с гордым взглядом победителя взирал,Внизу была толпа людей, так жаждущая крови,

На власть его теперь никто не посягал,Отныне у него есть все — чего же боле.Камзол, расшитый стразами из бриллиантов,Невиданным богатством, красотою поражал,С осанкой королевскою и изумрудов пуговиц рядамиПеред народом гордо он предстал.И шум толпы замолк, и тишина настала,Лишь вдох и выдох слышен был от десятитысячной толпы,Вдруг Папа на колени встал, и все вельможи встали,Травою скошенною люди все на площади: «Смотри!»Движенье дирижера — появился вдруг флакон,В другой руке шифоновый платок явился.И на него три капли из флакона вылил он,И что за тем случилось — не могло случиться.Все, кто собрались — оказались вдруг в раю,Любовью переполнены сердца людские стали,И к ближнему любовь вдруг охватила всю толпу,И все друг к другу с поцелуями припали.Вот молодая девушка, целуя, раздевает старика,А вот прекрасный юноша другого раздевает.А вот старушка с юношей почти нага,А вот и Папа шлюху непотребную, целуя, гладит.Десяти минут и не прошло, а площадь вся былаУсеяна телами голыми в влекущей страсти,Там свального греха — подарок от «лукавого» — пора пришла,И это было наваждением каким-то, было счастьем.Там не было стеснения, там не было стыда,Вся площадь превратилась в место общего совокупленья.И даже Папа, а ведь это Целибат, да навсегда,Со шлюхою совокуплялся непотребной.А он стоял и вниз смотрел, чуть-чуть прикрыв глазаКак волнами то вниз, то вверх толпа бушует,И вспоминал ту первую, и по щеке слеза,А память о второй сжимает сердце и волнует.Один той власти не поддался, сжав в руке клинок,Отец Лауры на помосте оказался,Но, посмотрев в глаза убийцы, произнес: «Сынок,Тебя люблю», — без памяти упал, ответа не дождался.И запах потных тел и спермы, льющейся потоком,Победный запах из флакончика всё заглушил.

Но этот свальный грех казался и ненужным, и далеким,Наш Жан-Батист ушел с помоста. Гений победил.А время шло, вдруг схвачены одежда и белье,Исподнее надето на тела поспешно,И стыд, и срам толпу вдруг охватил.Как так случилось? Отчего?Никто не понимал,срамное место прикрывали спешно.И молча разошлись, потупив к долу взгляд,Хотя, я думаю, что старики довольны были.Молодку подержав в своих трясущихся руках,Еще, я думаю, до смерти этого не позабыли.Наш Жан-Батист прекрасно понимал,Что цель достигнута, жизнь стала эфемерной.В процессе достиженья цели так устал,И прежней радости уж не было безмерной.Париж вечерний, площадь, где родился — перед ним,Торговки рыбою подсчитывают заработок нищий,Тот рынок для клошаров нищих, он его не позабыл,Для человека маленького рынок тот не лишний.И глаз внимательный из темноты смотрел,На нищету ужасную всю в требухе и грязи,Но ничего от жизни гений не хотел,Хотел уйти из жизни гордо, принцем, князем.И вышел он на площадь и посередине встал,Достал флакон и на голову вылил,Ведь все, что будет, он предугадал,Убийца — гений, свет и жизнь возненавидел.Случилось то, что он и ожидал.Десятки женщин вдруг накрыли с головою,И все — он больше ничего не видел и не знал,Лишь дьявол знал, что приключилось той порою.Разорван на куски, с собою унесен,И не осталось ничего на площади той грязной,Остался лишь на ней пустой флакон,Напоминанье горестное той судьбы ужасной.И капелька последняя стекла с него,И сорок жизней молодых в ней заключались,По грязной мостовой расплылась в ничего,Но гения труды в ней на века остались.