Русская поэма

Не требуется особой догадливости – даже и без таких пояснений, – чтобы в двенадцати людях, идущих за Христом, увидеть подобие двенадцати апостолов. Однако общепринятая расхожая формула, основанная на роде занятий четырех апостолов первого призыва, сводится к тому, что «Христос набрал Себе апостолов из рыбаков», а не из разбойников. Вероятно, не без намека на это художник Анненков на одной из иллюстраций к поэме поместил героев возле дома с адресом «Рыбацкая, 12» (недалеко от дома на Лахтинской, где жил когда-то Блок). Превращая красногвардейцев в апостолов и называя их разбойниками, поэт переносит ударение с простоты «избранных Христовых» на их греховность

. Блок таким образом ставит их в центр евангельской проповеди Христа, объявившего, что Он «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию», открывшего «праведникам», что «мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие», и подтвердившего это на кресте, когда спас первым из человечества – разбойника. Для Блока именно они – народ Христа, Его люди, именно ради них и пришел Он на землю. Через неделю после опубликования «Двенадцати» поэт записал в дневнике, что «едва ли можно оспорить эту истину [то, что «Христос с красногвардейцами». – А. Н.], простую для людей, читавших Евангелье и думавших о нем».

Черновой пометой в начале VII главы «Двенадцать

(человек и стихотворений)» Блок, скорее всего, фиксирует композиционный замысел поэмы: строй и сюжетное движение главок должны уже самим числом выразить процессию революционных стражей. Но не следует упускать из виду и другую возможность прочтения: каждая главка – человек. Положим, первая – один из конкретных: старушка, буржуй, интеллигент, поп, барыня, бродяга, – а в общем, тот подхваченный стихией «ходок», что «на ногах не стоит»; вторая – любой из «товарищей» «без креста»; третья – любой из «ребят» «красной гвардии», и так далее до двенадцатой, которая – человек «в белом венчике из роз», принимаемый за Христа.

Если взглянуть на поэму под этим углом, то есть как на шествие двенадцати людей-главок, проходящих мимо и в виде единой, неразделяемой группы, в целом безликой, а точнее, имеющей некое групповое лицо, и в виде последовательности фигур, которые по очереди, как главки, на время чтения каждой очередной выступают на первый план, то дюжина картин, складывающихся в одну общую, в какой-то степени объясняет гармонию «Двенадцати».

Персонажи первой главы – те самые «праведники», недовольные выходом из их повиновения тех, кто для них разбойники, кого они называют предателями, большевиками и т. д. Двенадцать, еще не проявленные в первой главе как отдельное единство, – из этой же среды: пример тому – «бродяга», принадлежащий одновременно миру уходящему и надвигающемуся. Двенадцать находятся где-то между ними и в этом качестве впервые заявляют о себе как о стихии – как ветер и мороз, завевающиеся вокруг любого «ходока».

Впервые как единое целое, выделенное из остальных, «двенадцать» появляются со второй главы. Их отличие – в откровенном признании их беззаконности, их двойной преступности

: они преступают закон Божий – они «без креста», и закон человеческий – «на спину б надо бубновый туз». Знаки принадлежности к двум несоединимым категориям человечества, крест и бубновый туз, перемещаясь с груди на спину, создают пластический образ сделанного раз навсегда шага. Те, от кого они удаляются, хотят видеть бубновый туз их отверженности. Отброшенный крест расчищает перед ними путь к ницшевской свободе, и, согретые «святой злобой», они палят в «Святую Русь».

Третья главка, открываясь зачином солдатской песни, развивается на противопоставлении видимости и сущности служивой доли: служить – голову сложить. Но если первые две строфы обыгрывают традиционное совмещение в службе «горя-горького» и «сладкого житья», то последняя, переводя контраст в более общий план стихийности, превращает всю главку в песню мятежную. В ней отчетливо слышен разбойничий посвист, завершающийся кощунственным «Господи, благослови!». Это то, о чем за несколько месяцев до «Двенадцати» Блок писал: «задача русской культуры – …буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну». «Наши ребята», оказывается, не солдаты, охраняющие принятый порядок, а, напротив, те, которые «пошаливают», бунтовщики против порядка, как Стенька и Емелька.