Русская расовая теория до 1917 года. Том 2

А литература последнего времени, поэзия, беллетристика, драма? Разве вы не замечаете, как в ее чистые струи всё чаще и чаще вливаются ручьи, несущие нечто, ничего общего не имеющие ни с сущностью, ни с задачами ее? Разве пресловутое литературное декадентство и символизм с преобладанием сюжетов из сферы больной души, с изощренной словесной иллюстрацией маловажных индивидуальных и случайных чувств и настроений, с обезличением творений в интересах хитросплетенных сочетаний мертвых слов и музыкальных звуков, не есть то же, что и некоторые течения в современной живописи, не напоминает ли, вернее, тех ламентаций и рифмований, которые с утра до вечера раздаются под сводами домов для умалишенных с их характерными чертами: неологизмами, аллитерацией, эхолалией, копролалией, рабашажем?

Вспомните знаменитого Поля Верлена с его поэтическими произведениями и с его феноменальным катехизисом поэта:

«Музыка прежде всего, и в ней ты должен предпочитать диссонанс; пусть она будет неопределенна и как бы растворима в воздухе. В ней должно отсутствовать всё, что имеет какой-нибудь вес, какую-нибудь устойчивость.

Слова твои должны быть подобраны не без ошибки; нет ничего более ценного, как пьяная песня, где неопределенное сливается с определенным.

Нам важен оттенок; не краски, а именно оттенок. О! Один только оттенок венчает мечту с мечтой и валторну с флейтой».

Вспомните версификаторов, дающих человечеству перлы поэзии, вроде следующего:

«Сегодня, если хотите, мне близко безумие всего:

Как растение скучную жизнь я стараюсь вести, мерно шепчутся листья:Песочным пластом я способен тяготеть к средоточию;В беспорядочных чувствах вращаться светилом земли!»

А сколько еще других подобных произведений с павлинами, лебедями, хризантемами, орхидеями и т. п.!

Вспомните последователей алкоголика и галлюцинанта Эдгара По с его ужасами, патологическими страхами, красными огнями и кровью, так свободно переживающих переход к самому безумному демонизму. Вспомните драматургов и писателей, вроде Метерлинка, Киплинга, Ибсена, наполняющих литературную атмосферу, наряду с истинно-художественными произведениями и такими произведениями, как «Втируша», «Слепцы», «Когда мы, мертвые, проснемся» и т. п., такими неясными условностями, которые или требуют особенного толкования со стороны артистов, или неминуемо ведут к нескончаемым спорам о том, что именно автор хотел сказать.

И этого всего будет достаточно для того, чтобы понять, что как в литературе нашего времени, так и в живописи и других изобразительных искусствах, всё более и более завладевает вниманием публики течение, чуждое истинному искусству и скорее подходящее к искусству больных нервов; достаточно этого и для того, чтобы считать это фактом огромной важности в то время, когда условия самой жизни требуют наивысшей степени напряжения общественного сознания.

VI

Выше мы признали обязанностью психиатра делиться с образованной публикой всем из области его науки, что представляет общественный интерес, но думаем при этом, что мало еще делиться одними фактами и теориями; вопросы науки тогда только приобретают общественное значение, когда они способствуют, по мере сил, освещению дальнейшего пути жизни человечества. Мы не желали бы заслужить упрека Макса Нордау в том, что «не хотим позаботиться о гигиене души, в то время, как во всех других областях знания стало общим местом, что гигиена выше терапии, что общественное здоровье больше выигрывает от мер предупредительных, чем от лечения уже запущенной болезни».

Признавая необходимость эстетического развития, как одного из элементов воспитания нашего юношества по отношению к совершенствованию органов чувств, к выработке чувства гармонии и понятия о прекрасном, к пониманию художественно выраженных возвышенных идей, мы, в то же время, не можем не потребовать, с точки зрения гигиены нервной системы, таких мер, которые не только не помешали бы осуществлению задач эстетического воспитания, но и способствовали бы сохранению здоровья подрастающего поколения.

Меры эти должны сводиться: