Русская расовая теория до 1917 года. Том 2

В чистоте антропологического типа, в его устойчивости и этнологическом значении можно тогда только убедиться, когда имеются массы фактов, подтверждающих это. Трудно сказать что-либо определенное относительно этнологического значения отдельного черепа и отдельного костяка: только в немногих резко-очерченных типах, как например, в чисто монгольском и в негритянских, иногда довольно и одного представителя, чтобы иметь право высказать какое-либо определенное суждение; но в большинстве случаев это невозможно из единичных наблюдений, не дающих достаточного основания отличить единичное, случайное от постоянного, племенного. Другое дело, когда черепа являются десятками, сотнями, тысячами, как это уже есть в настоящее время в некоторых краниологических собраниях России, по крайней мере по курганному периоду. При значительной численности, постоянство в форме черепа, встречаемое в могилах известной эпохи и известных местностей, есть уже несомненное свидетельство единства племенного происхождения. В таком положении находится иногда русский краниолог, имеющий еще и то удобство, что во многих местностях, черепа которых он изучает, и именно в лежащих вне больших исторических путей, выбор между племенами, населявшими некогда эти страны, очень невелик, так как исторические свидетельства и этнографические данные говорят за то, что там происходило мало антропологических наслоений. Эти соображения нужно иметь в виду для того, чтобы оценить возможность и значение такого широкого распространения длинноголового типа в средней и северной России и сохранение его в замечательной чистоте в значительно отдаленных друг от друга местностях, как например, Москва и Минск, и далее к западной границе. Этот факт большого распространения первоначального, довольно однородного, длинноголового типа в России, по мнению некоторых антропологов, составляет вовсе не случайность, а естественную необходимость, отражение того, что должно быть, если только верны те естественно-исторические и лингвистические сведения, которые мы имеем по отношению переселения народов.

Известно, что лингвистика дает нам группу Индоевропейских языков, сходных и по строению корней, и по составу речи. Так как трудно предположить себе, чтобы это сходство обусловливалось только одним позаимствованием, а не выражалось в единстве происхождения, то и в антропологическом и этнологическом отношениях группа народов, говорящих Индоевропейскими языками, считается происходящей от одного корня, имеющей кровное родство. Исторические сказания и научные данные говорят нам за то, что различные подразделения на племена суть продукты времени, а не первоначального происхождения. Вряд ли даже полигенисты, допускающие несколько центров происхождения человека и, следовательно, несколько основных первичных племен, могут допустить также, что расы Романская, Англо-Саксонская, Скандинавская и Славянская появились как результат первичного творения. И они принимают только несколько первобытных первичных рас и не могут отнести к ним такие, новые по происхождению и имеющие столь много единого, племена, как только что указанные. Поэтому для белых европейских рас мы должны признать единое первоначальное происхождение, и для этой первоначально гипотетической расы даже и существует научное название — арийцы. В последнее время явилась попытка в сочинении Пёше выяснить антропологические признаки этих первоначальных арийцев, равно как и место их первоначального происхождения, которое Пёше полагает в нашей Белоруссии. Арийцев он считает длинноголовыми, высокими, голубоглазыми и белокурыми. Можно многое, может быть, сказать против частностей воззрений Пёше, в особенности против фактов первоначальности заселения Белоруссии арийцами, но метод, принятый им для решения вопроса, равно как и самый вопрос, поднятый им, заслуживают большого внимания и имеют особенный интерес для России, особенно по отношению древнего длинноголового типа, найденного не только в курганах, но и в толщах несомненно каменного века, как это показали исследования профессора Иностранцева.