Русская революция. Политэкономия истории

«Подготовка к революционной вспышке, — подтверждал Милюков, — весьма деятельно велась — особенно с начала 1917 г. — в рабочей среде и казармах Петроградского гарнизона. Застрельщиками, должны были выступить рабочие. Внешним поводом для выступления рабочих на улицу был намечен на день предполагавшегося открытия Государственной Думы, 14 февраля. Подойдя процессией к Государственной думе, рабочие должны были выставить определенные требования, в том числе и требования ответственного министерства»[465]. Подобное выступление напоминало шествие 9 января 1905 г., разгон которого стал сигналом к началу Первой русской революции.

В полном соответствии с этими планами группа крайне правого крыла рабочих, представлявших Центральный военно-промышленный комитет, в преддверии открытия Думы, выпустила воззвание: «Рабочий класс и демократия больше не могут ждать. Каждый день промедления опасен. Решительное искоренение самодержавного режима и полная демократизация страны становятся задачей, требующей немедленного решения, вопросом жизни и смерти для рабочего класса и демократии… К открытию Государственной думы мы должны подготовить всеобщую демонстрацию. Вся страна и армия должны услышать голос рабочего класса: только создание Временного правительства, опирающегося на народ, организованный для борьбы, может вывести страну из тупика и фатальной разрухи, обеспечить политическую свободу и дать стране мир на условиях, приемлемых для российского пролетариата и пролетариата других стран»[466].

Правительство немедленно распустило группу и провело массовые аресты лидеров рабочих, профсоюзных и других организаций. В то же время, между заговорщиками — кадетским крылом «прогрессивного блока» и Рабочей группой Центрального военно-промышленного комитета неожиданно произошел раскол. Его причина, согласно донесению петроградской тайной полиции, заключалась в том, что «намерение подпольных социалистических организаций превратить мирную народную демонстрацию в стихийную революционную акцию чрезвычайно пугает «претендентов на власть» и заставляет их уныло спрашивать себя, не слишком ли высоко они занеслись. Этим людям кажется, что они, как библейская ведьма, нечаянно вызвали «фантом революции», но не смогли с ним справиться. Они хотели всего лишь напугать им упрямое правительство, однако злой дух революции на пути ко всеобщему уничтожению готов свергнуть правительство… и пожрать их самих»[467].

Раскол был связан с тем, подтверждал Милюков, что рабочее движение начало проявлять самостоятельность и выходить из сферы влияния «прогрессивного блока». Совершенно явно этот раскол прозвучал 10 февраля в письме Милюкова, опубликованном в газете «Речь», в котором лидер кадетов почти дословно повторил слова, сказанные за день до этого командующим войсками Петроградского военного округа С. Хабаловым, предупреждавшим рабочих от выхода на демонстрацию: «я, — писал Милюков, — обращаюсь с убедительной просьбой ко всем…, не принимать участия в демонстрациях 14 февраля»[468].

Массовые аресты и раскол в среде заговорщиков привели к тому, что демонстрация, назначенная на 14 февраля, провалилась. В день открытия Думы бастовало всего несколько десятков тысяч рабочих примерно шестидесяти предприятий[469]

. С трибуны Думы, два левых депутата — лидеры меньшевиков Н. Чхеидзе и трудовиков А. Керенский выступили с резкой критикой «прогрессивного блока» и кадетов, за «отсутствие воли к действию» и за их страх перед революцией[470].

«Исторической задачей русского народа в настоящий момент, — провозглашал Керенский, — является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало… Как можно законными мерами бороться с теми, кто сам закон превратил в оружие издевательства над народом? С нарушителями закона есть один путь борьбы — физического их устранения», «ответственность за происходящее лежит не на бюрократии и даже не на «темных силах», а на короне. Корень зла… кроется в тех, кто сидит на троне…»[471].

Николай II

Мой мозг отдыхает здесь — нет министров, нет беспокоящих вопросов, требующих осмысления. Я полагаю, что это хорошо для меня.

Николай II, из Ставки[472]

«Политические деятели, мнения которых разделялись большинством министров и которые находили поддержку среди интеллигенции, а так же в армии и среди многих членов Императорской фамилии, делали все, что только возможно, — вспоминал последний министр финансов империи П. Барк, — чтобы добиться парламентского режима»[473]. Однако «здесь не помогали никакие средства, никакие убеждения…»[474], Николай II оставался тверд в приверженности к абсолютизму, даже в самых кризисных условиях.