Русская жизнь. Дети (май 2007)

Пока следствие не выяснило всех обстоятельств этого дела, остается только теряться в догадках, почему родители (какими бы они ни были) не отвезли сына срочно в больницу. Первое, что приходит в голову - речь идет о каких-то совершенно деградировавших личностях, хронических запойных алкоголиках и проч. Может, и так. Возможно, мы имеем дело с представителями какой-нибудь секты, отвергающей медицинское лечение. Тоже бывает, есть такие секты. Или помешали какие-то конкретные непреодолимые обстоятельства, о которых мы и предположить не можем.

Но почему-то в связи с этим случаем не покидает одна чудовищная в своей простоте мысль: все это могло произойти оттого, что просто как-то у родителей руки не дошли, «некогда было». Может быть, надо было куда-то срочно бежать по очень важному и неотложному делу, или какую-то работу срочно доделать, потому что все сроки уже прошли. Или, о, ужас, по телевизору что-то такое интересное показывали, что оторваться невозможно. В общем, как это принято говорить, «закрутились». А может, поздно уже было, и до больницы ехать далеко, может, завтра, ты как себя чувствуешь, ничего не болит, ну хорошо, может и ничего страшного, а если что, тогда завтра утром врача вызовем, а сейчас спокойной ночи. Спать хочется.

Поверить в такое трудно, но, если вспомнить нашумевшее несколько лет назад «рязанское» дело, когда бабушка собиралась продать родного внука в прямом смысле «на органы», то эта версия будет вполне милосердной.

Подготовил Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *

Иван Манухин

Воспоминания о 1917-18 г.г.

«Моя деятельность помощи заключенным во время революции»

Доктор Иван Иванович Манухин (1882-1958), спасительным ангелом проходящий по страницам дневника Зинаиды Гиппиус, не входит в число общепризнанных героев революционной истории. Но именно он, замечательный русский врач, в 1913-м излечивший от туберкулеза Горького, а в эмиграции работавший в Пастеровском институте, оказался на всем протяжении 1917 года незаменимым. Манухин, пока мог, вытаскивал из тюрьмы всех, кого заключали туда Февраль и Октябрь, помогал и хлопотал, когда казалось, что «революционное правосознание» уже сделало всякие старания бесполезными. Его малоизвестные мемуары, посвященные удачным и неудачным попыткам освобождения титулованных арестантов - драгоценное свидетельство о том, каким страшным бывает запоздалое революционное мщение. О том, как нелепо и подло искать «во всем виноватых» в годы всеобщего краха - и как удается спасти человека в моменты, когда страну спасать уже слишком поздно.

Текст печатается без сокращений по изданию: «Новый журнал». № 54. Нью-Йорк, 1958.

I. «Февраль»

С первых дней по отречении государя от престола начались аресты министров и сановников. В Петрограде велись оживленные разговоры на эту тему. Кто арестован? Когда? Куда посадили? Как всегда, когда вести перепутаны со слухами, ответы давались сбивчивые, но факт ареста оставался неопровержимым; это было, как тогда говорили, «изъявлением народного гнева».

По политическим убеждениям «левый», равнодушно это известие я не встретил. При всех обстоятельствах моей жизни я никогда не забывал, что люди прежде всего люди: правые, левые, сановники, прислуга, богачи и бедняки… все равно: болезнь, страдания и смерть равняют всех. Теперь мне, попросту говоря, стало жалко этих внезапно схваченных и запрятанных в камеры старорежимников.

В те революционные весенние дни всех приветствовавших переворот охватывало стремление в общем деле участвовать, т. е. найти приложение своим знаниям и призванию. Этот вопрос об участии в общественной работе встал и передо мною. Ответить на него было не так просто, как в 14 году при объявлении войны. Тогда было ясно без рассуждений, - ехать лечить солдат в каком-либо обслуживающем фронт госпитале. А теперь? Что делать теперь?