Русская жизнь-цитаты 14-21.01.2023

Facebook,"В России никакой кошмар не кончается точкой— это вечное латентное многоточие, рассыпающееся радиактивным пеплом по времени и пространству. Бесконечно длящаяся опричнина, выскакивающая, как нарыв через века. Можем повторить. Национализация и последовательная деформация общечеловеческих ценностей.  Можем повторить. Сервильность церкви. «Христианство» на службе насилия. Можем повторить. Безответность. И безответственность как следствие.  Неотмененное крепостное право, вернувшееся в полный рост в XX колхозном веке. Прописки. Приписки. Мобилизации. «Велели/послали/приказали». Можем повторить. Имперские захватнические войны, в которые на новом витке превращаются даже войны освободительные. Можем повторить. Отсюда и длящийся сталинизм «победителей» —потому и не окончившийся ни покаянием, ни Нюренбергом, а лишь процессом Юрия Дмитриева и разгоном «Мемориала». ГУЛАГ— можем повторить. Россия мании величия, многоточия и запятых стала себе точкой. Точкой невозврата в мир людей без демонтажа, суда и покаяния. Вчера новые чудовищные свидетельства о погибших в Днепре. Фартук в горошек в проломе кухни(«достаньте, - говорит спасателям мать убитого 17-летнего мальчика — это его подарок. А это яблоки , которые я купила. А это бутылка вина, которую мы берегли до дня празднования победы»…), тело беременной женщины, которую накрыл своим телом муж, пытаясь спасти— тела троих: два снаружи и одно маленькое внутри, не успевшее пожить отдельной жизнью ни минуты... Читать невозможно. Не читать преступно. И робкие знаки человечности на белом снегу гранита и вечной внутренней мерзлоты— цветы у памятника Лесе Украинке в Москве и фотография прострелянного дома в Днепре. Я посчитала букеты — их порядка двадцати. Они не не распространяются индульгенцией на остальные мерзлые просторы, как утешительно думают некоторые мои друзья. Но они есть и свое бытие в качестве людей они утвердили этими живыми цветами солидарности и признанию своего отношения к преступлению, принесенного с их земли. Кажется, редчайшая новость из России за последние месяцы, за которую не стыдно.  Два года назад мы следили за точкой самолета летящего с Запада на Восток. С человеком мне неблизких взглядов и приоритетов, но который не побоялся поставить на кон правды свою единственную жизнь и бросить личный вызов Тараканищу.  Навальный безусловно герой. Отнюдь не мой политический, но пока он политический заключенный— мой. Человек свободный и несломленный, умеющий учиться и развиваться в любых условиях. Не жертва. Он вернулся добровольно наперекор врагам сначала с того света, а потом с нового света, где мог бы жить в тепле и славе. Это не было ошибкой: внутри своей борьбы он выбрал свободу быть верным своему призванию. Его боятся и убивают недаром. Пытаются тихо. Ведь даже война и тысячи погибших— удобная завеса Пу для того, чтоб мир забыл о его личном враге.  Блатари не прощают одного — бесстрашия и разоблачения их трусости. Ибо каждый блатарь— ничтожество. Счётчик жертв не превращает их в героев ада. Серый карлик не становится чёрным исполином. Ничтожество остаётся ничтожеством.  Вчера день памяти, наверное, самого главного русского писателя ХХ века— Варлама Шаламова . Самый точный и до сих пор не прочитанный миром.  Он рассказал о России всё.  «Лагерный опыт — целиком отрицательный, до единой минуты. Человек становится только хуже» «Сотни тысяч людей, побывавших в заключении, растлены воровской идеологией и перестали быть людьми. Нечто блатное навсегда поселилось в их душах, воры, их мораль навсегда оставили в душе любого неизгладимый след» Эта не «лагерная литература».( «Шаламов про лагеря не больше, чем Моби Дик про морскую фауну»— очень точно заметил мой друг, Yasha Klots, один из ведущих специалистов.) Это безжалостная правда по-русски о своей идентичности, о человеке и тем, что заставляет человека перестать им быть.  «Как человек перестает быть человеком? Как делаются блатарями? … Он быстро усваивает манеры, непередаваемой наглости усмешку, походку… Он давно уже овладел «блатной феней», воровским языком. Он бойко услуживает старшим. В поведении своем мальчик боится скорее недосолить, чем пересолить. И дверь за дверью открывает блатной мир перед ним свои последние глубины. Среди блатных вряд ли есть хоть один человек, который не был бы когда-либо убийцей. Такова схема воспитания молодого блатаря из юноши чужого мира … Лживость блатарей не имеет границ, ибо в отношении фраеров (а фраера – это весь мир, кроме блатарей) нет другого закона, кроме закона обмана – любым способом: лестью, клеветой, обещанием... Фраер и создан для того, чтобы его обманывали; тот, который настороже, который имел уже печальный опыт общения с блатарями, называется «битым фраером» – особая группа «чертей». Нет границ, нет пределов этим клятвам и обещаниям. Баснословное количество всяких и всяческих начальников, штатных и нештатных воспитателей, милиционеров, следователей ловилось на немудреную удочку «честного слова вора». Наверное, каждый из тех работников, в обязанности которых входит ежедневное общение с жульем, много раз попадался на эту приманку. Попадался и дважды, и трижды, потому что никак не мог понять, что мораль блатного мира – другая мораль, что так называемая готтентотская мораль с ее критерием непосредственной пользы – невиннейшая по сравнению с мрачной блатарской практикой.» Как легко узнаётся в этом описании из «Очерков блатного мира» портрет нынешних российских руководителей. Увы, непонимание самой сути российской жизни «по понятиям» мировыми политиками и даже «экспертами»(славистами, политологами, русистами— «битых» среди них единицы), популярность, Нобелевская премия и прочтение миром Солженицына (прекрасная Россия под гнетом злых большевиков, загнавших ее в ГУЛАГ) вместо Шаламова (ГУЛАГ как образ России, принявшей в себя зло и последняя правда о человеке ) оплачивается прямо сейчас тысячами украинских жизней. Когда-то 30+ лет назад я писала о Шаламове свое выпускное школьное сочинение.  О надежде букв. О возвращении физиологически и душевно почти мёртвого существа нечеловека, состоящего из рефлексов, костей и холода в мир людей через слово. «Прошло много дней, пока я научился вызывать из глубины мозга все новые и новые слова, одно за другим. Каждое приходило с трудом, каждое возникало внезапно и отдельно. Мысли и слова не возвращались потоком. Каждое возвращалось поодиночке, без конвоя других знакомых слов, и возникало раньше на языке, а потом -- в мозгу.» «Любовь не вернулась ко мне. Ах, как далека любовь от зависти, от страха, от злости. Как мало нужна людям любовь. Любовь приходит тогда, когда все человеческие чувства уже вернулись. Любовь приходит последней, возвращается последней, да и возвращается ли она? Но не только равнодушие, зависть и страх были свидетелями моего возвращения к жизни. Жалость к животным вернулась раньше, чем жалость к людям. <…> Язык мой, приисковый грубый язык, был беден, как бедны были чувства, еще живущие около костей. Подъем, развод по работам, обед, конец работы, отбой, гражданин начальник, разрешите обратиться, лопата, шурф, слушаюсь, бур, кайло, на улице холодно, дождь, суп холодный, суп горячий, хлеб, пайка, оставь покурить – двумя десятками слов обходился я не первый год. Половина из этих слов была ругательствами. (…) Но я не искал других слов. Я был счастлив, что не должен искать какие-то другие слова. Существуют ли эти другие слова, я не знал. Не умел ответить на этот вопрос. Я был испуган, ошеломлен, когда в моем мозгу, вот тут – я это ясно помню – под правой теменной костью – родилось слово, вовсе непригодное для тайги, слово, которого и сам я не понял, не только мои товарищи. Я прокричал это слово, встав на нары, обращаясь к небу, к бесконечности: – Сентенция! Сентенция! И захохотал. – Сентенция! – орал я прямо в северное небо, в двойную зарю, орал, еще не понимая значения этого родившегося во мне слова. А если это слово возвратилось, обретено вновь тем лучше, – тем лучше! Великая радость переполняла все мое существо. – Сентенция! - Во, псих!» Его, проведшего почти два десятилетия на Колыме, даже после освобождения не ждала мировая слава, напечатанные на Западе вещи не прогремели, как могли, и родина всё равно в конце концов убила его как «психа» («старческая деменция») в чудовищных условиях интернатовского ГУЛАГа советского дома престарелых. В последние часы он и был уверен, что умирает зеком на Колыме… Это свидетельство читать невыносимо и необходимо : https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=6547280905288481&id=100000199086347 «Несчастье русской литературы в том, что она лезет в чужие дела, направляет чужие судьбы, высказывается по вопросам, в которых она ничего не понимает» (В.Шаламов) Уже не несчастье, а преступление. И далеко не только литературы. Низменное существует всегда и всюду. Растление — это когда оно становится разрешенной нормой.  Это в природе человека. Не нужно болеть Российской исключительностью даже с обратным знаком. Однако редкой стране удавалось такое последовательное и циклическое (с такими короткими циклами) взращивание зла в душах собственных граждан с опасностью для всего мира. Ядерное оружие с его долговременной, смертельно опасной и совершенно незаметной для глаза радиоактивностью— идеальная метафора «русского мира». Общество снова стало зоной, а  блатная феня прорвала все трубы , влилась и затопила русский язык. Внутренняя колонизация стала внутреннй канализацией.  Недаром Gasan Gusejnov очень точно назвал его клоачным, за что поплатился уголовным преследованием и изгнанием.  «Мочить в сортире» было только началом-сигналом. Язык всегда говорит больше говорящего. Не только лагерно-блатная лексика и фразеология впиталась в поры и плоть  современного российского наречия. (Об этом и о слове «воля»/ «на воле» подробнее тут https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=5781583115222939&id=100001139226342  Его обратная сторона— советский язык и понятийный аппарат процветает в речи, сознании и в образных рядах не только провластных СМИ и чиновников, но не в меньшей степени и либерально -оппозиционной части россиян. И это ежедневно видно даже тут в фб. Я говорю даже не о стёбе и неотрефлексированном советском сленге, не о незакавыченных цитатах из лозунгов и фильмов и не о всех видах токсичной ностальгии от «старых песен о главном» до подстаканников «К борьбе за дело Ленина-Сталина» и о пионерских галстуках как о якобы смешных и невинных артефактах и объектах дизайна интерьера (отчасти внутреннего). (Представим свастику в оформлении кафе или флажок Гитлер-югенд в доме у современного европейского интеллектуала?) И даже не  канцеляризмах. Скорее, о мышлении, об образе мысли и метафорах. Удивительный устойчивый феномен внутреннего миропонимания представляет, например, универсальная метафора   парткомов  «Нас поучают, как скорбеть», «устроили в фб партком» и тд  . Любая форма морального суждения моментально отвергается с помощью этого якобы универсального довода. Словно спешат заклеить внутренний нарыв пластырем-этикеткой. Раз советское— значит плохое. Раз плохое, а мы против— значит, мы хорошие. Границы добра и зла очерчивать в себе и вокруг вообще некомфортно. Это постоянное усилие и работа. В мягком, бесконечно прогибающемся гибридном мире, где всё-неоднозначно-и-одно не исключает другое, существовать и пересидеть куда удобнее. Но, помилуйте, неужели не очевидно, что вопрос о восприятии любого морального суждения через советскую травму парткомов—это вопрос К СЕБЕ? Что дело  не в высказывающем суждение, а в своей на него реакции? Почему вы считаете, что личное мнение и четко артикулированная позиция частного человека, не имеющего над вами никакой власти, это партком? Не есть ли это симптом массовой внутренней несвободы?  Почему этическое мнение о том, что  стоит или не стоит делать, о чем стоит или не стоит писать во время обстрелов живых людей, а также отношение к пищущим  о своих культурно-ностальгических переживаниях или любое другое мнение имеет для  вас статус не мнения, а поучения, предписания и воспринимается как решение органа власти (партком)?  Может, потому что это резонирует с когнитивным разладом внутри? Может,  это вопрос к генезису своего восприятия, а не к автору?  Может быть, стоит наконец честно поговорить с собой без лагерной фени и советского новояза? Приравнивание  суждения к осуждению, мнения к предписанию, слова к насилию выдает чудовищных размеров глубинный комплекс вины. Хорошо, что он есть. Но превратить его во что-то неразрушительное может лишь сам человек. Во всяком случае даже с помощью специалистов без личного участия ничего не получится. Shoot the messenger не поможет. По капле— это на Капри, а нам подавай ведро» Пока же логика по обе стороны Z одна и та же: неприятие критического взгляда и мышления, отрицание фактов, подрывающих основы собственного (в том числе морального) благополучия и равновесия. Отсюда агрессия или депрессия. Внутренней работы не предполагается: вместо этого атакуем или устраняем источник  неприятной/опасной правды о себе. Разумеется, я буду и дальше говорить то, что считаю нужным без оглядки на такие реакции. Спасибо всем, кто читает и откликается. Кто пишет личные письма и сообщения. Кто готов думать вместе, не занимаясь огораживанием и охранительством того, что уже явило себя миру как зло. Наверное, для многих соплеменников с приросшей идентичностью это кажется странным. Потому воспользуюсь случаем объявить себя СТРАННЫМ АГЕНТОМ— может, такая самоидентификация и маркировка будет ближе и понятнее моим российским читателям.",Facebook,https://www.facebook.com/katia.margolis/posts/pfbid0NxNDFtm9wjFme7FdkjpzAV7B1tfCHcpAM7RpG5WwhzKKyKS7MGfM1pxp7tCCJutml,2023-01-18 08:20:59 -0500