Русская жизнь-цитаты-Январь-февраль-2017

Так и живем мы. То русский бунт, бессмысленный и беспощадный. То русский ждун, осмысленный, рациональный, но столь же беспощадный.

http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/02/09/676764-zhdun

Андрей Архангельский:”От всех прошлых определений интеллигента осталось решающим, пожалуй, одно — тот, кто поступает не по соображениям выгоды, а по соображениям совести. Этическая составляющая в определении интеллигенции сегодня превалирует — в идеале — над всеми остальными. Можно предположить, что это реакция на феномен тоталитаризма в разных его видах в ХХ веке; новая интеллигентность выстраивалась на противопоставлении новому невиданному аду. Все остальное неважно — когда на кону сама человечность. Стоит тут привести классический пример из Ханны Арендт («Личная ответственность при диктатуре»). Лишь небольшая часть немецкого общества, пишет Арендт, в 1930-е оказалась не подвержена пропаганде, причем ни культура, ни уровень образования, ни даже «мораль» (на автоматизме, без активного вопрошания) не играли тут решающей роли; обладающие всеми этими достоинствами как раз очень быстро нашли себя в идее «нового господства». Единственным действенным средством против «оносороживания» стала не столько культурная, сколько психологическая практика: способность (переходящая у некоторых людей в болезненную — спасительную! — необходимость) вести незримый диалог с самим собой (то есть со сверх-Я, или совестью). Это и есть определение «интеллигента после Освенцима»: тот, высшим судьей для которого является не начальник, вождь или государство. Это категорически важно не просто для сохранения пространства личности, самости, заботы о себе (в духе Фуко, как в «Герменевтике субъекта») — но для сохранения самого человечества в границах человечности.

Интеллигентность — по крайней мере, сегодня, по крайней мере, в России — есть обращение к самой голой этике в человеке, и больше ничего. «Есть люди, у которых капитан внутри», — пел Гребенщиков; это комичный образ, но нужно помнить, что в авторитарной стране у большинства этот «капитан» снаружи — в виде родителя, начальника, власти. В авторитарной стране большинство людей предпочитают передоверять свою совесть — а стало быть, и решение каких-то экзистенциальных вопросов, прежде всего о добре и зле, — государству, тем самым отказываясь брать на себя ответственность, принимать решение о себе. Интеллигент в высшем смысле — тот, кто решает о себе сам.

В России этический консенсус так и не был достигнут; общественный договор о добре и зле до сих пор не был заключен — ни в 1990-е, ни позже, хотя для этого были предпосылки, — поэтому каждый раз приходится все начинать заново. Интеллигент в России — действительно порождение, производная от авторитарного государства. Он тут не от добра, а от худа: он — всегда реакция на такое государство, такую власть. Дефицит индивидуальной совести у большинства компенсируется повышенной совестливостью у отдельных представителей, и это вовсе не повод для восхищения, а просто грустная математическая закономерность.

На этом фоне разговоры о том, что «интеллигенция умерла», бессмысленны: интеллигенция существует в России как страховочный элемент самой системы от полного морального обрушения — но тем самым, получается, бесконечно продлевает жизнь самой системы; такой вот мефистофельский парадокс. Пока генеральный принцип — насилие по отношению к личности — в России не изменится, будет постоянно воспроизводиться и тип, напоминающий о нерешенной проблеме. Никакого культурного разрыва между шестидесятничеством и нынешней интеллигенцией нет — общие условия, в принципе, не изменились, — и книга Глеба Морева про диссидентов поэтому выглядит такой актуальной.

Отношение к мигрантам сегодня — важнейший маркер этики. Решение Ангелы Меркель пригласить в Германию жертв войны в Сирии — невыносимо этическое; она поступила так вопреки любой политической логике и даже самосохранению. Это вызывает животную, иррациональную ненависть российской пропаганды — они пророчат ей крах в любых фантастических вариантах; но в этой ненависти есть, опять же, изрядная доля личного: Меркель своим поведением разрушает привычное представление о «прагматичном поведении» — то есть о «неизбежном и оправданном цинизме политики», как это понимают в России.