Русская жизнь-цитаты-май-2017

Отстаивайте своё право носить те наклейки на сумке, что считаете нужными. Это значительная часть того, что называется «быть человеком».

https://www.facebook.com/navalny/posts/1526042030748208

Антон Семакин:”Пьяный Шойгу сказал: тебя больше нет, Собянин выдал мне справку, что дом твой снесен.

https://twitter.com/antonsemakin/status/860078657640988676

Марат Гельман:”разговоры о московской власти , все буквально, похожи на разговоры про оккупационные войска.

Одни считают что ничего не поделаешь — надо приспособиться к этой реальности. Другие извиняясь говорили о своём коллаборационизме, оправдывались. Третьи возмущаясь призывали к сопротивлению, но

- “московские оккупационные власти” — это было везде.

И собственно пиар этих властей тоже похож на разъяснительную работу оккупантов с местным населением.

https://www.facebook.com/marat.guelman.9/posts/1559332290744833

Дмитрий Быков:Она, зеленка, — символ прямо, Эпохи нашей главный цвет: Во-первых, это цвет ислама, Хотя буквальной связи нет; Цвет первой зелени весенней (Взгляни в окно! — дождался ты), И цвет великих потрясений, И оборзевшей школоты, Но также цвет тоски зеленой, Всеобщей, честно оценю, — И всей стабильности хваленой, Успешно сгнившей на корню; Виват, зеленая Россия! Ты снова радуешь меня — Ведь это цвет еще и змия! Он вместо красного коня.

http://sobesednik.ru/print/dmitriy-bykov/20170504-dmitriy-bykov-vivat-zelenaya-rossiya

Ходорковский-Быкову:”В самом деле надоел. У меня есть реальная социология, не та, которая публикуется, а та, которая ложится на главные столы. Так вот, порядка сорока процентов не хотят следующего срока Путина и порядка десяти процентов готовы выйти на улицы. Это почти в пять раз больше, чем год назад. И они сами чувствуют, что произошел сдвиг.

Они не могут перейти к массовым посадкам, потому что не готовы столкнуться с последствиями. Все сроки, которые они могут дать за участие в уличных протестах — в пределах пяти лет. Вам любой отсидевший скажет, что до пяти лет — не срок. Примерно половина отсидевших ломается, а другая половина — поверьте, это статистика надежная и во всем мире примерно одинаковая — понимает, что ничего страшного — и в тюрьме люди живут, и эта половина от страха тюрьмы избавляется. То есть посади они, допустим, тысячу человек — получат пятьсот бесстрашных бойцов, готовых выходить в первых рядах. А вокруг каждого бесстрашного — такая статистика тоже надежна, еще Гумилев писал об этом, давая определение пассионария — перестают бояться еще 20–30 человек. Россия — выдающаяся страна в том смысле, что эпидемически, с огромной скоростью тут растет не только страх, но и бесстрашие. А уж после первых выстрелов в толпу — эта толпа становится неостановима, и они там это знают. — То есть, чтобы получить бесстрашное протестное движение, надо сначала всех пересажать. — Зачем всех? Посмотрите на Дадина. Вот человек, с которым, как выяснилось, ничего сделать нельзя. После всего, что с ним делали, как вы его остановите? — Он сам признавался, что его оказалось легко сломать. — Вот ровно после того, как он это сказал, я и понял, что сломать его невозможно.

– Вы сами допускаете, что обойдется без революции? — В смысле без гражданской войны? Да, допускаю. Пространство маневра сохраняется. Оно невелико, но оно есть. Для выхода из тупика, в который они сейчас загнали и себя, и страну, вполне достаточно, чтобы следующий президент собрал конституционное совещание и за два года провел политическую реформу по превращению России сначала в президентско-парламентскую, а потом и просто в парламентскую республику. — И в этом конституционном совещании значительную роль будут играть нацики. — Не исключено. Но если в обществе есть люди с такими убеждениями, они должны быть представлены в парламенте — хотя бы чтобы их было видно. — И получите вы в результате вечный клинч между президентом и парламентом, как в девяносто третьем. — Вот в девяносто третьем все и переломилось. И некоторые тогда предупреждали. В каком-то смысле клинч между президентом и парламентом и есть оптимальное состояние власти. В девяносто третьем Ельцин разрушил всю систему сдержек и противовесов, которую сам создавал. — А вы что тогда делали? — «Чем вы занимались до семнадцатого года?!» Я, к сожалению, был всецело на ельцинской стороне. Как почти весь тогдашний бизнес. В девяносто первом был на стороне защитников Белого дома, а два года спустя — с противоположной стороны.