Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920

В мае мы находились в резерве. Вскоре в полк прибыл новый командир, полковник Неелов, умный, тактичный, культурный человек. Перед ним стояла сложная проблема: сохранить полк среди царящего в армии хаоса. На совещании Неелова с командирами эскадронов обсуждался вопрос, что надо сделать, чтобы заставить солдат почувствовать, что они являются цветом армии и имеют мало общего с пехотой. Первым шагом в этом направлении было получение красных чакчир, которые мы оставили в Москве в начале войны. Это был очень верный ход. Солдаты поняли, что они по-прежнему гусары и отличаются от серой солдатской массы. Красные чакчиры, очевидно, обладали особой притягательностью. Даже наш ветеринар попросил разрешение носить красные чакчиры. Теперь, после революции, уже не имело значения, что он не гусар, и ему были выданы вожделенные чакчиры.

Временное правительство хотело продолжать войну. Для этого было необходимо восстановить дисциплину в армии и поднять боевой дух солдат. С этой целью на фронт приехали блестящие молодые люди, чтобы обратиться к солдатам от имени правительства. Один из таких молодых людей приехал в наш полк. Его яркая получасовая речь вызвала такой энтузиазм, что наши гусары не только согласились продолжать войну, но и решили отдать все свои серебряные военные награды в военный фонд. Тут же были выбраны два младших унтер-офицера и ефрейтор, которые должны были поехать в Санкт-Петербург и передать серебряные награды председателю Временного правительства. Они должны были выехать этим же вечером.

За завтраком офицеры обсудили поездку наших солдат в столицу и пришли к выводу, что они могут поставить себя в глупое положение, если поедут одни. Наши деревенские парни не были знакомы с жизнью большого города и, несмотря на наступившее всеобщее равенство, могли столкнуться в городе с такими ситуациями, которые оказались бы им не по плечу. Кто-то предложил отправить с ними одного из офицеров, но так, чтобы солдаты ничего не заподозрили. Выбор пал на меня. Я взял отпуск и «случайно» столкнулся с нашими делегатами на станции. Болтая о всяких пустяках, я небрежно поинтересовался, где они собираются остановиться в Санкт-Петербурге. Очевидно, их мучил этот вопрос, и они были готовы принять любое предложение. Почувствовав их настроение, я сказал:

– У моего отца большая квартира. Вы могли бы остановиться у нас.

Они с радостью согласились. Теперь я мог быть спокоен; они находились под моим присмотром.

На следующий день мы пошли в Мариинский дворец, резиденцию Временного правительства, чтобы договориться о встрече с председателем правительства. В огромном зале дворца мы увидели сотни делегатов, приехавших с фронта. Перед ними выступали лидеры различных политических партий. Мы решили посмотреть, что здесь происходит. В аккуратной форме и красных чакчирах мы выделялись на фоне неопрятной толпы; солдаты выглядели так, словно только что вылезли из траншей. Сумские унтер-офицеры, глядя на это безобразие, неодобрительно оглядывались вокруг, и вскоре мы стали ловить на себе косые взгляды. Мои солдаты постепенно начали проявлять недовольство. Мы выслушали пару выступлений, в которых многое показалось непонятным, что, естественно, добавило раздражения. Тут на трибуне появился Троцкий. Он был прекрасным оратором, но и его выступление не внесло ясности. Раздражение нарастало. Унтер-офицер моего эскадрона Шейнога сидел справа от меня у прохода. Внезапно он встал и, прервав Троцкого, громко выкрикнул:

– Долой еврея!

Поднялся невообразимый шум.

– Расстрелять их!

– Повесить!

Толпа пришла в неистовство. Троцкого уже не было на трибуне. Теперь на трибуну один за одним поднимались солдаты, предлагавшие различные способы расправиться с нами. В тот момент я был абсолютно уверен, что пришел мой смертный час. Тут, непонятно откуда, вдруг прозвучало слово «извинение».

– Попроси прощения, – шепнул я Шейноге.

– Не буду, – решительно отказался он. – Теперь у нас свобода слова.

Теперь уже вся толпа требовала извинения.

– Он должен извиниться!

– Мы заставим его извиниться!

Я опять принялся упрашивать Шейногу, но он категорически отказывался извиняться. Тогда я сказал:

– Я пока еще ваш командир эскадрона, и я приказываю извиниться.

Шейнога встал, вышел в проход и нехотя сказал:

– Ладно, извиняюсь.

Инцидент был улажен. Выступления продолжились.