Русские князья. От Ярослава Мудрого до Юрия Долгорукого

– Это малость от старых бродников, – вмешался в разговор еще один из сидевших у огня, человек невыразительный, суетливый, не уверенный во всем, даже в словах, – не так и старых, как давних, а мы бродники молодые, то есть свежие, еще не провонявшиеся, а, Кузьма?

– Какой я тебе Кузьма? – пробормотал тот. – Ты вот скажи, как сюда притащился, откуда и кто, пускай этот пришелец убедится, что нет у нас тайн и души наши нараспашку.

– Бежал, потому как прозвали царем Соломоном. Дышать не давали. Здравствуй, женившись, да не с кем спать. А почему Соломоном? Боярин наш веселый был человек. Как зима – так он и ладит Соломонову игру, здравствуй, женившись. Берется горка снежная, устилается по бокам красным сукном, для боярина и гостей, да не с кем спать! А кругом бабы снежные, да еще в буряковом квасе все для красоты, здравствуй, женившись. И на самой горе садится сам царь Соломон, да не с кем спать. Сидит весь в золоте, еще и сам на золоте. Боярин ищет, здравствуй, женившись. Ищет, кто бы украл из-под Соломона золото, а его бы да поймали. Поймают, а не с кем спать. Тогда ставят перед царем Соломоном, а тот берет и судит, здравствуй, женившись. Судит так. Раздеть тебя догола, напялить на голову деревянную шапку, привязать на спину медвежонка и пустить промеж двух рядов смердов, а у каждого из смердов метла, да не с кем спать. Вот и гонют тебя в этой деревянной шапке с медвежонком на спине сквозь этих смердов, и каждый лупит тебя по бокам и еще по кое-чему, здравствуй, женившись, а я взял да и попробовал. Прозвали царем Соломоном, дышать не давали! Взял да и бежал, да не с кем спать.

Смеялись все, лишь Кузьма становился все более мрачным.

– Врешь и ты, – бросил он последнему рассказчику. – Никакой ты не царь Соломон, а грабил бояр, а потом и спрятался сюда. Может, в ушкуйниках на Волге бегал.

– Да я плавать не умею! – испуганно воскликнул тот.

– Зачем тебе плавать? Ты на берегу ждал, пока лодьи купеческие пристанут. Тогда и лупил.

– Давай-ка отойдем от огня, – потихоньку сказал Кузьме Иваница.

– Зачем же отходить? Мне и тут тепло.

– Хочу тебе что-то сказать.

– Говори при всех. Все же тебе рассказывали, вот и ты всем говори.

– Ты не рассказывал.

– А тебе что? Может, хочешь, чтобы задал тебе как следует? Могу.

– Не грозись. И так знаю про тебя все.

– Что же ты знаешь?

Кузьма все-таки встал и шагнул в глубь притемненного помещения под низкие дубовые лежаки, под красноватое, как его исклеванное оспой лицо, могучее дерево, сам становился словно бы дерево – крепким, спокойным, равнодушным. Но отошел от огня, от всех – значит, боялся чего-то!

– Что знаешь? – повторил он, когда отошли.

– То, что ты сын Емца.

– Немного.

– И что сестра у тебя – Ойка.

– Ври дальше.

– Воеводу Войтишича знаю.

– А Иисуса Христа?

– Про Христа только слышал, а вот игумена знаю. Про Ананию слыхал?

– Хотел мне об этом в проруби сказать?

– Не застал тебя в проруби.

– И прибежал сюда?

– Прибежал аж из Киева, да и ничего.

– Ноги есть, человек и бегает.

– А ты на конских. Да и не на четверых, а на восьми. Потому что дал тебе Анания, игумен, двух коней.

– Ври, ври дальше…

– Бежал же я за тобой, чтобы ты не выдал себя.

– Кому же, птенец?

– Будут спрашивать тебя князья, как вы с Силькой убивали князя Игоря, так ты отказывайся от всего. Силька тебя продал во всем. Так и знай.

– Ага. Убивали?

– Вдвоем с Силькой. Когда же откажешься, на одного Сильку падет обвинение.

– Князя убивали?

– Игоря. В Киеве.