Русские куртизанки

Ей очень хотелось представить Гримму своего возлюбленного как в самом деле уникальный образец природы (каким была и она сама!), как по-настоящему разностороннего человека, однако этот номер не удался. Корсаков вошел в историю одним своим ляпом, свидетельствующим о том, что интеллектуальное блаженство было ему глубоко чуждо. Екатерина выкупила у Александра Васильчикова тот прекрасный особняк на Дворцовой набережной, который некогда ему подарила, и передарила «Пирру». Ну, разумеется, для особняка понадобилась обстановка. И первым делом — благое намерение! — хозяин решил завести у себя богатую библиотеку, подражая императрице и вообще всем просвещенным людям. Осмотрев особняк, Корсаков выбрал для библиотеки самый большой зал и пригласил известнейшего в Петербурге книгопродавца.

— Вот здесь будет библиотека, — широким жестом обвел он залу. — И я желал бы, чтобы все эти полки были как можно скорее заняты томами.

— Извольте же дать мне список тех книг, кои вы желаете, чтобы я привез вам, ваше превосходительство, — поклонился польщенный торговец.

— Список книг? — растерялся молодой человек. — Ну, это ваша забота, какие книги выбрать. Главное, чтобы все было как у ее величества: маленькие томики наверху, а большие — внизу.

Разумеется, эта просьба была немедленно выполнена. Счет за книги, как и положено, поступил в канцелярию императрицы… Корсаков своих денег не тратил, впрочем, что такое — свои деньги? От императрицы за два года своего фаворитства он получил около семисот двадцати тысяч рублей. Как говорится, жил — будто сыр в масле катался…

Как же ему завидовали!!!

А между тем чем дальше, тем менее счастливым он выглядел. Менее счастливым — и менее здоровым. И вскоре стало известно, что новый фаворит харкает кровью — у него слабые легкие…

Графиня Брюс, которая за это время отшлифовала, отточила и огранила свое мастерство притворщицы до невероятной, непредставимой степени, услышав про болезнь Ивана Римского-Корсакова, едва сама не захворала от страха. Теперь она смотрела на Ивана, едва сдерживая слезы (то есть когда была уверена, что сего не видит Екатерина, ну а если в этом уверена не была, то старалась на фаворита вовсе не глядеть, от греха подальше). Она была убеждена, что Римский-Корсаков на нее не обращает никакого внимания, но вот как-то раз они столкнулись на узкой лестничке, и Иван резко загородил ей дорогу:

— Что это вы, Прасковья Александровна, на меня так жалостно поглядываете? Уж не в первый раз примечаю! Погодите хоронить раньше времени, я еще и не помер, и вы с покровителем вашим будете слишком разочарованы!

— О чем это вы, сударь? — пробормотала Прасковья, жадно глядя в его лицо, которое казалось ей ослепительным, словно солнце.

— Ну как же! — хмыкнул Иван. — Слухи ходят, светлейший князь замену мне ищет. Чем уж я ему не потрафил, не знаю, а только задумал он другого возвести на ложе к государыне.

— Что за чепуха? — изумилась Прасковья. — Впервые слышу о таком.

— Неужто? — едко проговорил Римский-Корсаков. — Ну, стало быть, еще услышите. Без вас в таком деле не обойдется, сами знаете! Вы первая от всякого яблочка откусываете, а потом государыне передаете, чтоб дожевала.

Прасковья не поверила ушам. Что ж он говорит?! С ума сошел?! Это ж измена, такие речи вести! И она в ужасе оглянулась, не слышит ли кто.

— Чего озираетесь? — задиристо спросил ополоумевший фаворит. — Ищете, кого на подмогу кликнуть? Чтоб хватали меня под белы рученьки да волокли на расправу? Небось с вас станется!

— Да вы, сударь… — начала заикаться Прасковья. — Да вы что?! Как вы смеете?! Я доносительствовать не приучена! И коли у вас в голове такие гнусности относительно меня, то не я эту кашу заваривала и слушать сие не намерена! Извольте пропустить меня. Не желаю я больше ни видеть вас, ни говорить с вами!

И она ринулась мимо, однако далеко не ушла: Римский-Корсаков вдруг схватил ее и прижал к себе.

— Бегаешь от меня? — пробормотал, задыхаясь. — Уже который год бегаешь? Куснула да выплюнула? Не по нраву пришелся? А я, может… а ты меня спросила? Думаете все, коли государыня, так сласть неземная? А мне, может, другой сласти надобно? Может, мне тебя отведать охота снова? Может, я тебя забыть не могу? А ты… раззадорила — да поди вон, мальчишка? Но только я не мальчишка! И швыряться мной ты больше не будешь! Поняла? Не будешь!

С этими словами он наклонился — да и впился в ее губы.