Русские куртизанки

Близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида,в царстве пламенного Ра,Ты давно меня любила, как Озириса Изида,друг, царица и сестра.И клонила пирамида тень на наши вечера.Вспомни тайну первой встречи, день,когда во храме пляски увлекли нас в темный круг,Час, когда погасли свечи и когда,

как в страшной сказке,каждый каждому был друг.Разве ты в сиянье бала, легкий стансклонив мне в руки, через завесу временНе расслышала кимвала, не постигла гимнов звукии толпы ответный стон?Не сказала, что разлуки — кончен,кончен долгий сон!

Наша счастье — прежде было, наша страсть —воспоминанье, наша жизнь — не в первый раз.И, за временной могилой, неуемные желаньяс прежней силой дышат в нас,Как близ Нила в час свиданья в роковойи краткий час!

Словесные дуэли между двумя поэтами между тем продолжались. Белый называл Брюсова черным магом и пророчил, что свет победит тьму. Брюсов отвечал, что мрак победит тьму. Доходило до смешного: если Белый за столом провозглашал тост: «Я пью за свет!», то Брюсов непременно вскакивал и восклицал: «За тьму!» Доходило до того, что Белый жаловался на «медиумические явления», происходящие в его квартире: мгновенно гасла лампа, полная керосину, раздавались непонятные стуки, шепот, звуки выстрелов…

Защита Брюсовым тьмы, несомненно, была лишь умелым исполнением роли, набором психологических приемов в затеянной им дуэли-маскараде, и она имела под собой основой не только борьбу за женщину, но и противостояние мировоззренческих систем двух мужчин.

Нет… она имела под собой не только противостояние мировоззренческих систем двух мужчин, но и борьбу за женщину. Да, так точнее.

Нина, которая Брюсова еще не полюбила, но уже готова была полюбить, видела его тем женским взором, который позволяет проницать очень многие тайны мужской души. Она сразу поняла, что ничего, кроме облика лубочного демона, не узрел Белый в личности Брюсова — личности глубокой, неисчерпаемой, неповторимой…

«Однажды, еще до нашего знакомства, в доме друга В. Брюсова — Ланга-Миропольского — я долго смотрела на портрет двадцатилетнего Брюсова. Пламенные глаза в углевых чертах ресниц, резкая горизонтальная морщина на переносье, высокий взлет мефистофельски сросшихся бровей, надменно сжатые, детские, нежные губы…»

Когда женщина видит в мужчине ребенка, когда испытывает не только желание, но и жалость, но и нежность, она начинает любить его. Нине чудилось, что она одна, одна-единственная из всего окружения этого поэта-демона разглядела внутреннюю сущность, незащищенность, слабость Брюсова.

Но любовь, которая делала ее прозорливой, делала ее одновременно и слепой. Она не замечала или не хотела замечать того, что для врага очевидно, — беспощадное к себе и другим кредо Брюсова:

Быть может, все в жизни лишь средствоДля звонко-певучих стихов,И ты с беспечального детства

Ищи сочетания слов.В минуты любовных объятийК бесстрастью себя приневольИ в час беспощадных распятийПрославь исступленную боль.

Ей понадобится прожить вблизи этого человека семь лет, чтобы понять наконец: она ошибалась в нем с самой первой минуты, гораздо более правы были его враги со своими ехидно прищуренными глазами, а не она со своими, широко распахнутыми навстречу любви. Только незадолго до смерти, в последних воспоминаниях своих она поставит диагноз своей страсти и вынесет приговор тому, кого столь сильно и трагически любила:

«Он подставлял лицо и душу палящему зною пламенных языков и, сгорая, страдая, изнемогая всю жизнь, исчислял градусы температуры своих костров. Это было его сущностью, подвигом, жертвой на алтарь искусства, не оцененной не только далекими, но даже и близкими, ибо существовать рядом с таким человеком тоже требовало неисчислимых и, хуже всего, не экстатических, а бытовых, серых, незаметных жертв.

Для одной прекрасной линии своего будущего памятника он, не задумываясь, зачеркнул бы самую дорогую ему жизнь».

Да, жертв на счету этого демона в образе человеческом, этого бытового и поэтического мага было много, однако Нина, конечно, имела в виду только свою собственную жизнь, им зачеркнутую.