Русские поэты 20 века. Люди и судьбы

Это – новый, звонкий и сильный голос поэта. Цыганские мотивы, народная речь, загов'oры, заклинания и причитания – все это переплавилось в ее стихах, чтобы дать России преображенную Цветаеву. Ее «Царь-Девица» (осень 1920 года) по своей эпической мощи очень близка к потрясшей Цветаеву поэме А.Блока «Двенадцать», к поэзии В.Маяковского и В.Хлебникова того времени.

Затем последовали поэмы «Егорушка» (о Егории Храбром), «Переулочки» (по былине), а в 1922 году вызревает план «М'oлодца» – наиболее впечатляющей и художественно совершенной из «русских» поэм Цветаевой.

Бунтарь по природе, она от простой и выразительной лирики 1918 года обращается к драматургии, хотя театр ей внутренне глубоко чужд. Весьма значительно при этом влияние А.Блока («Червонный валет», «Метель», «Фортуна», «Феникс»…).

Но дружба с артистами московских театров для Цветаевой в 1919 году – еще и спасение от одиночества, и новые «романтические увлечения» (которые, впрочем, меняются стремительно…). (5)

Актеру Ю.Завадскому посвящен цикл «Комедьянт» (25 стихотворений), актрисе С.Голлидэй – цикл «Стихи к Сонечке» (11 стихотворений).

Как настоящий поэт Цветаева во всех своих «сердечных делах» откровенна и недальновидна. Но и в этом есть своя красота:

Кто создан из камня, кто создан из глины, -

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело – измена, мне имя – Марина,

Я – бренная пена морская…

23 мая 1920

К началу 1920-х годов Цветаева полностью сформировалась как зрелый и большой поэт. К ней пришло осознание своей реальной силы и творческой самостоятельности. В ее лирике звучат ноты трагедийности и аскетизма, верности, дружбы и любви. Стихи становятся классичными (циклы «Ученик», «Марина», «Разлука»…).

В самом начале 1921 года всего за несколько дней она создает поэму «На красном коне». Сила ритмики здесь гипнотична. Поэма – некий шифр личной судьбы. В форме исповеди в ней провозглашается отречение от всех земных привязанностей. А в центре – обожествленный образ А.Блока – «Гения поэзии».

А.Ахматова, которой посвящена эта поэма, оказалась в своей «Белой стае» неким «поэтом без Истории». А Цветаева «пришла к Истории», и «ее голос развился очень быстро». (6) В речи ее торжественно звучат архаизмы, порой она создает их сама. В прочем голоса критиков порой очень суровы: «Безвкусица и историческая фальш стихов Марины Цветаевой о России – лженародных и лжемосковских – неизмеримо ниже стихов Адалис…» – писал О.Мандельштам в 1922 году. Для него большинство московских поэтесс ушиблены метафорой.

Весьма значителен разрыв между цветаевскими сочинениями 1917-1920 годов и книгой стихов последующих двух лет «Ремесло» (1921-1922). В последней усиливается влияние фольклорной стихии на просодические ритмы и лексику, возникает более сложная поэтика, безглагольность фраз, и все это – при полном отсутствии лирической героини.

К тому времени Цветаева уже получила широкую известность, обрела признание и в России, и на Западе – среди русской эмиграции. Но московские и берлинские издательства в 1921-1922 годах публикуют только ее «старые» стихи (1916-1920 годов): «Версты» (М., 1921. – 56 с. – 1.000 экз.), «Версты. Вып.1» (М.:ГИЗ, 1922. – 122 с.), «Разлука» (М.-Берлин, 1922. – 38 с.), «Стихи к Блоку» (Берлин, 1922. – 47 с.), «Царь-Девица. Поэма-сказка» (М.: ГИЗ, 1922. – 159 с. – 2.000 экз.)…

Именно сборник «Версты» (1921) потряс Б.Пастернака, который вспоминал впоследствии (выражая при этом, заметим, далеко не бесспорную точку зрения):

«…Ранняя Цветаева была тем самым, чем хотели быть и не были все остальные символисты вместе взятые. Там, где их словесность бессильно барахталась в мире надуманных схем и безжизненных архаизмов, Цветаева легко носилась над трудностями истинного творчества… Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы, кровью пережитой, а не слабогрудой, круто сжатой и сгущенной…».

Однако все эти дифирамбы относились к пройденному уже поэтом этапу. А вот новый ее сборник – «Ремесло» (Берлин, 1923. – 166 с.) – как раз встретил весьма холодный прием со стороны критики, посчитавшей его «слишком сложным»…

В июле 1921 года Цветаева узнала, что муж ее жив и с остатками Белой армии эвакуировался в Турцию. Она посвящает С.Эфрону стихи, идеализирует его, рвется к нему. Новая власть для нее к этому времени – уже абсолютное зло. И в мае 1922 года ей удается (вместе с дочерью Алей) выехать из России. Прощальные ее стихи – о любимой Москве. Но провожал ее на московском вокзале лишь один человек, а встречал в Берлине только Илья Эренбург…

Что сулила новая жизнь этой тридцатилетней, немало испытавшей женщине? Среднего роста, худощавая, стриженая «под мальчика», зеленоглазая и близорукая – она вовсе не была изысканной красавицей.

Роман Гуль, известный мемуарист, встречавший ее в 1922 году в Берлине, а затем общавшийся с нею и в Париже, вспоминал впоследствии: