Русские символисты: этюды и разыскания

Если в 1909 г. предполагалось, что замышляемый журнал будет в общих чертах развивать традиции «Весов» и опираться на круг «весовских» авторов («Необходимо продолжить линию „Весов“ (идейную) во что бы то ни стало»[1790]), но с преимущественным вниманием к религиозно-философским и культурологическим аспектам, то установки «Трудов и Дней» стали принципиально иными: главной задачей журнала было выдвинуто обоснование символизма как философско-«жизнетворческого» мироощущения, синтезирующего важнейшие, с точки зрения его адептов, жизнеспособные, творчески стимулирующие начала и достижения мировой культуры в области отвлеченного мышления, эстетического самосознания и художественной реализации. В этом смысле позиции «Трудов и Дней» были во многом полярными по отношению к «весовской» практике: «Весы» прежде всего отстаивали символизм как современное, новаторское в сравнении с прежними направлениями литературное течение — «Труды и Дни», как бы в противовес преходящей литературной повседневности, пытались опереться на нетленные ценности, проследить связь символистских построений с величайшими достижениями человеческой культуры минувших веков; «Весы» выступали в защиту модернистских исканий и не чурались «декадентства» — теоретики «Трудов и Дней» демонстративно отвергали самодовлеющий модернизм и считали его враждебным тем культурным началам, которым, как они полагали, наследует «подлинный» символизм; в плане международных культурных ориентаций «Весы» были непосредственно связаны, в первую очередь, с французскими новейшими поэтическими школами — установки «Трудов и Дней» были откровенно германофильскими, немецкая философская и художественная культура была для издателя журнала Э. К. Метнера точкой отсчета во всех программных заявлениях, преемственность по отношению к ней, согласно его позиции, должна была обеспечить новый подъем и расцвет русской культуры, поскольку Германия и Россия — «двоюродные братья»

[1791].

Основное же отличие «Трудов и Дней» от «Весов» заключалось в том, что журнал Брюсова отразил эпоху расцвета символистской литературной школы, а «мусагетскому» двухмесячнику суждено было стать одним из наиболее красноречивых аргументов, свидетельствовавших о кризисе символизма и его разложении как целостного жизнеспособного направления. Эта кризисность и бесперспективность сказывались несмотря на то, что обоснованию универсального значения символистского художественного метода было уделено на страницах «Трудов и Дней» первостепенное внимание. Такое положение дел не было тайной и для самых рьяных приверженцев идейно-эстетических установок журнала; не случайно признание Эллиса еще в дни организации «Трудов и Дней»: «…наш Арго

стал Мусагетом, III Думой гибнущего символизма»[1792].

В объявлении о подписке на «Труды и Дни» оповещалось, что журнал выходит «под редакцией Андрея Белого и Эмилия Метнера, при ближайшем участии Александра Блока и Вячеслава Иванова». В 1910 г. Иванов, Блок и Белый в полемике о символизме оказались на принципиально близких позициях: в статьях «Заветы символизма» Иванова, «О современном состоянии русского символизма» Блока, «Венок или венец» Белого с равной убежденностью отстаивались пророческая, «жизнестроительная» миссия символизма, представление о «высшем долге» его служителей и идея верности «внутреннему канону», основанному на платоновском миросозерцании и философии Вл. Соловьева, на тяготении к постижению «тайны», сверхреальной сути запечатлеваемого художником мира явлений[1793]. Стремление к самостоятельному, обособленному литературному выражению этого тройственного союза возникло в начале 1911 г. — тогда вынашивалась идея издания в Петербурге символистского органа под контролем трех писателей (с привлечением других писателей-единомышленников), при вероятном содействии «Мусагета». 20 января 1911 г. Вяч. Иванов писал Блоку: «…давайте издавать Дневник трех поэтов, в котором мы на первом месте заявим, что пишем вместе, под одним заголовком, потому что просто так хотим, но не стремимся ни к единогласию, ни даже к гармонии трех безусловно не зависящих один от другого отделов, — не боимся даже и тройных повторений одной мысли, если таковые случатся, одним словом — не читаем друг друга,

и все это потому, что знаем, что жили и живем об одном. Трое, конечно, — Вы, Андрей Белый и я. Можем как-нибудь сложиться, что ли <…> — или же, быть может, издание возьмет на себя „Мусагет“. Ведь „Мусагет“ и я давно, как Вы знаете, подумывали о периодическом издании совсем иного, чем обычно бывает, порядка»[1794]. Не получив возможности реализоваться в Петербурге, проект действительно перекочевал в Москву, на «мусагетскую» почву.