Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны

После окончания войны Русская духовная миссия вернулась в Палестину, но большинство паломников вынуждены были остаться. Октябрьская революция 1917 года и вспыхнувшая вскоре после нее Гражданская война прервали связи Египта с Россией. А весной 1920 года из Новороссийска в Александрию англичане эвакуировали 4350 русских беженцев, в основном раненых и больных военнослужащих Добровольческой армии. После прохождения карантина их направили в палаточный лагерь в Телль аль-Кебире, между Каиром и Исмаилией. Летом того же года часть беженцев вернулась в Крым, остальных же вскоре перевели в другой лагерь, в Сиди Бишр, в восточном пригороде Александрии. Там они находились до мая 1922 года. К этому времени половина обитателей лагеря, люди наиболее активные и образованные, покинула его, нашла себе работу и превратилась из беженцев в эмигрантов. Остальных беженцев отправили в Болгарию и Сербию.

С формированием в Египте эмигрантской общины основанная Русской духовной миссией в Палестине александрийская церковь оказалась востребованной. Появилась русская церковь и в Каире. Ее организовали в помещении Русской поликлиники, открытой летом 1920 года сопровождавшими эвакуированных врачами.

Согласно переписи населения Египта 1927 года, численность русской общины составляла 2410 человек. Но теперь она уже была преимущественно православной: большинство евреев, переселившихся когда-то в эту страну из России, либо интегрировалось в египетское общество и стало гражданами Египта, либо переехало в Палестину и другие страны. Через десять лет русская община сократилась вдвое, главным образом в силу естественных причин. Она была разделена практически пополам между Каиром и Александрией.

Давно замечено, что эмигранты, оказавшиеся к тому же в чуждом им религиозном окружении, тянутся к родному храму, даже если редко посещали его дома. Иными словами, религиозный храм играет в диаспоре интеграционную функцию. А Египет – страна преимущественно мусульманская, и для русских эмигрантов собственный православный храм был не только домом Божьим, но и чем-то вроде кусочка родины, местом встречи и общения. Тем более в таком крупном и многонациональном в ту пору городе, как Александрия. Вот эту-то александрийскую русскую общину и должен был окормлять Алексий Дехтерёв, направленный Русской православной церковью за границей в «северную столицу» Египта весной 1940 года.

Чужая война

Итак, теперь уже обратимся непосредственно к дневнику Алексия Дехтерёва.

«10 июня. Я уехал на неделю в Каир по делам церкви. Но мне не повезло, т. к. в этот же вечер я узнал об объявлении войны Италией Англии и Франции. И сразу же решил вернуться в Александрию к своей пастве. Труба призывная прозвучала и я должен быть на месте, среди своих прихожан. Ко мне со всех сторон:

– Куда это вы, разве можно теперь ехать в Александрию? Наоборот, оттуда теперь уезжают…

– Не можно, а именно должно теперь ехать, – отвечал я всем, – и поеду! Не удерживайте!..

Однако в эту ночь я не сомкнул вежд; волновали мысли о страшных испытаниях, предстоящих бедной Александрии… Что же это: предчувствие горькой чаши?! Да, предчувствие…

11 июня. Сегодня вечером я покинул Каир. Ехал я в ужасающей тьме южной ночи, да и в купе было почти темно (все стекла в фонарях окрашены в синий защитный цвет). Все станции тоже во тьме, так что это действительно было “путешествие в ночь”.

В купе со мной сидели только мужчины: в сосредоточии, в заметно глубоком погружении в себя… Переживал и я приближение фронта, мне было грустно и тяжело. Но все же, несмотря на всю опасность Александрийской зоны, душой я рвался в свою Ибрагимию, вопреки инстинкту самосохранения. По-видимому, мир духовный настолько выше и сильнее мира душевного, что даже то, что “гибелью грозит”, не только не останавливает, но, наоборот, зовет, торопит, притягивает…

А вот и станция Сиди-Габер, где еще вчера утром провожали меня дети моей квартирной хозяйки: Любочка и Жоржик…

Я вышел на перрон. Ночь. Непроглядная тьма. Ни искры света – из боязни воздушных налетов. Кое-как при помощи карманного фонарика перешел навесной мост и очутился на улице. Здесь я взял трамвай, тоже погруженный во тьму, и благополучно прибыл в свою Ибрагимию.

12 июня. Утром побывал в городе. Пока здесь все спокойно, как будто ничего не предвещает “гнева небес” и “гнева моря”… Оно, море, слава Богу, все еще непорочное, все еще дышит безмятежным покоем… А факты полны тревожного ожидания, полны острого, безлюбовного отношения к жизни; газеты разбираются нарасхват…

И вот оно, началось: в пятом часу вечера впервые загудела сирена. В мгновение все улицы опустели. Жутко ожидание: что-то будет? Однако через час прозвучал отбой: ложная тревога…»