Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Для Екатерины II, тем не менее, Лейпциг был прежде всего городом, где учился граф Владимир Григорьевич Орлов. Младший брат фаворита императрицы Г. Г. Орлова, воспитывавшийся на попечении у братьев, в двадцатилетием возрасте был отправлен в Лейпцигский университет и провел там три года «в усердных занятиях, особенно интересуясь науками естественными и астрономией». По отзыву академика Я. Штелина, граф В. Г. Орлов «за короткое время своего пребывания в Лейпцигском университете добился очень больших успехов», которые показались императрице столь весомыми, что в двадцать четыре года она назначила его директором Петербургской академии наук[307]

. Именно этот успешный пример Орлова, если не прямые его советы, подвигли императрицу к ее решению о выборе Лейпцига для обучения молодых дворян. Сам Орлов немедленно написал об этом своим учителям в Лейпциг. Перечень пройденных им наук показывал, что он занимался у знакомого нам астронома Г. Гейнзиуса (впрочем, уже весьма престарелого, так что на ход обучения русских дворян, прибывших в Лейпциг в 1767 г., за два года до его смерти, он уже никакого влияния не оказывал), а помимо него Орлов с благодарностью поддерживал переписку с профессором истории права И. Г. Беме и профессором философии X. Зейдлицем. Последние двое рассматривались в Петербурге как возможные опекуны русских студентов.

Перед намеченным на конец сентября 1766 г. отъездом из Петербурга отобранных двенадцати студентов Екатерина собственноручно составила подробную инструкцию для их обучения[308]

. В этом документе было всё, что, как казалось императрице, обеспечивало успех задуманного предприятия: выделенные главные предметы занятий (история, моральная философия и право — естественное и народное), при которых в то же время оставлялась известная свобода в изучении других наук «всякому на произволение»; забота о религиозном воспитании, для чего вместе с дворянами ехал иеромонах, а им предписывалось соблюдать утренние и вечерние молитвы, регулярно посещать богослужения в православной церкви в Лейпциге, исповедоваться и причащаться; рекомендации о полезном провождении свободного времени, посещая «ученые университетские собрания», общение в светских кругах, «пристойные увеселения» и прогулки в известные часы и т. д.

Инструкция также гласила, что молодые русские дворяне по прибытии в Лейпциг должны быть поручены попечению одного из университетских профессоров, как уже неоднократно бывало в прежних поездках. Однако в данном документе, впервые в истории студенческих командировок из России, возникла и иная фигура — инспектор, имеющий «особое надсмотрение» над студентами.

С одной стороны, в появлении у русских дворян в Лейпциге «гофмейстера» не было ничего принципиально нового или неожиданного. Многие молодые князья, графы или бароны приезжали сюда вместе с наставниками. Настораживала, правда, с самого начала очень ярко выраженная в инструкции начальственная власть инспектора над студентами. Он не только должен был наблюдать за ними во время учебы и дома неотлучно (за исключением только лекционных часов), но и отвечал за снабжение студентов всем необходимым — едой, платьем, книгами, так что на руки юношам выдавалась лишь небольшая сумма денег «для всяких мелких нужд». Инспектор также должен был блюсти и саму дворянскую честь своих воспитанников, ибо «ежели б кто из дворян кем был обижен, в том инспектору искать у кого надлежит сатисфакции».

Таким образом, из простого воспитателя и хранителя инструкции, каковым по первоначальной идее должен был быть инспектор, он становился ключевой фигурой, от которой зависела вся жизнь студентов в Лейпциге и даже их честь. Возможно, при надлежащем выборе кандидатуры инспектора такие заботы и предосторожности и могли бы принести пользу, однако события показали, что главный просчет при организации поездки был допущен с самого начала и состоял в приглашении на эту должность совершенно неподходящей персоны — лифляндца майора Г. Г. Бокума.