Русские во Второй мировой

В то же время германские поставки продукции машиностроения с каждым месяцем 1941 года замедлялись. Следует сказать, что внутри Германии были силы, выступавшие в поддержку дружественных отношений с СССР, или, по крайней мере, против восточной авантюры. К ним принадлежала часть офицерства и дипломатического корпуса. Этого мнения придерживался, в частности, посол Германии в СССР граф фон Шуленбург. У германского посла сложилось твердое убеждение в мирных намерениях советского правительства. Именно в этом хотел убедить Шуленбург Гитлера во время их встречи 28 апреля. «Россия очень чувствительна к слухам о германском нападении. Я не могу поверить в то, что Россия когда-либо атакует Германию… Если Сталин не был в состоянии выступить вместе с Англией и Францией в 1939 году, когда обе они были еще сильны, то определенно он не примет такого решения сегодня, когда Франция сокрушена, а Англии нанесены суровые удары. Наоборот, я уверен, что Сталин готов пойти на еще большие уступки нам».

Во время аудиенции с фюрером он постарался убедить того в политической и иной целесообразности тесных советско-германских отношений, в том, что СССР намерен всячески сохранять дружбу с Германией. По поводу закрытия в Москве посольств завоеванных немцами стран посол Шуленбург писал в Берлин 12 мая 1941 года: «Эти проявления намерений правительства Сталина строго рассчитаны… на ослабление напряжения в отношениях между Советским Союзом и Германией и на создание более благоприятной атмосферы на будущее. Мы должны иметь в виду, что лично Сталин всегда был сторонником дружественных отношений между Германией и Советским Союзом».

Поддержкой этих взглядов характеризовалась позиция государственного секретаря по иностранным связям Вайцзеккера. Он убеждал политическое руководство не поворачивать с запада на восток, с британского направления на советское. Он считал, что конфликт с СССР лишь подорвет силы вермахта, заставит Германию рассредоточить свои войска, но не ослабит противостоящих англосаксов. Вайцзеккер писал Риббентропу: «Если бы каждый русский город, обращенный в пепел, был бы для нас столь же ценен, как потопленный британский корабль, я бы выступил за начало германо-русской войны этим летом. Но я полагаю, что мы будем в России победителями только в военном смысле и потеряем при этом экономически».

Но Гитлер 30 мая утвердил точную дату начала войны против Советского Союза — 22 июня.

Шуленбург 6 и 7 июня снова убеждал свое руководство: «Россия будет сражаться только в том случае, если будет атакована Германией… Русская политика, как и прежде, направлена только на то, чтобы иметь возможно наилучшие отношения с Германией… Все наблюдения показывают, что Сталин и Молотов делают все, чтобы избежать конфликта с Германией. Поведение советского правительства в целом, равно как и отношение прессы, подтверждает эту точку зрения. Лояльное выполнение экономического договора с Германией говорит о том же». Все эти послания со свидетельствами желания Сталина сохранять дружественные отношения с Германией не оказали ни малейшего влияния на Гитлера.

У фюрера были свои особенности восприятия информации. Так, Гитлер в целом считал разведку «бессмысленным занятием». Не большим было уважение к дипломатам. Когда граф фон Шуленбург в критический час — 28 апреля 1941 года — прибыл в Берлин с меморандумом, призывающим к сдержанности, он попросту встал, положил документ в ящик своего стола, пожал послу руку и поблагодарил за интересное экспозе.

Гитлер, в частности, вопреки всему, не верил в быструю и эффективную мобилизацию в СССР — в этом ему «помогли» оценки Генерального штаба. В то же время попытки уверить его в миролюбии русских наталкивались на контраргументы: «Какой дьявол заставил русских заключить договор о дружбе с Югославией?» От волнения Гитлер стал спать всего 3–4 часа в сутки. Его внутреннее напряжение передавалось окружающим.

В Москве тоже росло напряжение. Раздражительность Сталина была видна многим. В начале мая Сталин занял пост Председателя Совета Народных Комиссаров — это очевидный показатель того, что он чувствовал приближение кризиса и был готов взять на себя ответственность. Сталин был явно недоволен развитием отношений с Германией. Частично он возлагал вину на Молотова. Мнение Шуленбурга было таково: «Определенно можно предположить, что Сталин сам поставил перед собой политические цели огромной важности… которые он надеется достичь собственными усилиями. Я твердо верю, что в международной обстановке, которую он считает серьезной, Сталин поставил перед собой цель предотвращение конфликта Советского Союза с Германией». Затем последовала кампания, совершенно, очевидно, рассчитанная на то, чтобы сохранить дружбу Германии.