Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Очень внятно выразил ситуацию профессор американского университета имени Джона Хопкинса, египтятин по происхождению Фуад Аджами, давший в Нью-Йорк Таймс Мэгэзин психологический портрет одного из террористов - Мохамеда Атта. Его лицо производит страшное впечатление: сжатые губы и ледяные глаза. Остальные восемнадцать опознанных террористов ничего особенного собой не представляют: можно сказать, люди как люди. Но Атта ужасен, это лицо, раз увидев, уже не забыть. Профессор Аджами пишет, что нынешние молодые люди из арабских стран испытывают культурный срыв, уже отчасти приобщившись к западной культуре, узнав как ее возможности, так и соблазны. Атта учился в Германии, и изучал он, страшно сказать, предмет, называемый "планирование городов". Именно отсюда прямой путь вел его к башням-близнецам Уорлд Трэйд Сентр: тот самый предмет. Он уничтожал то, что хотел сделать своим, - и не смог. Ибо стать своим на Западе означает принять его целостно - не только с Эрнестом Хемингуэем, но и с сыном его Грегори, он же Глория.

Вот этого Мохамед Атта не вынес - что он Глория. А это было именно так. Сохранилось удивительное свидетельство, вскрывающее подноготную Атта. Он одно время - всего несколько дней - работал в ресторане во Флориде, - но успел тем временем засветиться: в психологическом смысле. Девушка-американка, работавшая с ним, узнала его на фотографиях (мудрено не узнать!) и сообщила о нем драгоценную подробность: он был женоненавистник, не скрывавший, а всячески демонстрировавший это: ссорясь с женщинами, швырял в них подносы.

В этом женоневистничестве не было бы ничего патологического, если, на западный манер, принять альтернативный стиль жизни, стать тем, что называется open gay. Но до такого уровня западная просвещенность Атта не дошла: он предпочел укрыться за идеологическими вуалями исламского фундаментализма. Сам от себя скрылся. Ибо давно известно: фанатизм - он же фундаментализм - есть не пребывание в несокрушимой вере, а ее надлом, невидимая, но ощущаемая самим фанатиком трещина в вере. Это проекция на других собственного, но скрываемого от себя неверия. И пусть за это мое неверие ответят другие - по определению "неверные".

Такова психология террориста - по крайней мере, одного из них. Что ни говори, это все-таки индивидуальный, а не общезначимый культурный уровень, на который принято выводить нынешний конфликт цивилизаций. Но в самой общей форме, именно формально, а не содержательно, подобные механизмы действуют на всех уровнях указанного конфликта. Одна из сторон конфликта чувствует свое отставание - и хочет сравнять его не собственным ростом, а понижением супротивного потенциала. В любом случае остается острое ощущение несовместимости.

И тогда начинается "красноармеец Кривенко". Его отличие от современных героев в том, что он, будучи русским, взорвет скорее собственную казарму, чем музей. Музей же, с Пикассо и Штокхаузеном, сам по себе взрывается, демонстрируя разлетающиеся во все стороны дома и рассеченных на куски фиолетовых женщин.

Лоуренс Аравийский против Олдена Пайла

События, начавшиеся 11 сентября, продолжают оставаться центральной, если не единственной темой, представляющей всеобщий интерес. Ни о чем другом думать не хочется. Всякое иное событие, любое высказывание, относящееся к сфере то ли политики, то ли культуры, то ли повседневной жизни, видятся только в этой перспективе. Появилось сознание определяющей исторической вехи. История, и не одной Америки, а всего человечества переломилась в этот день. Началось нечто новое.

Московский корреспондент Нью-Йорк Таймс Майкл Уайнс пишет в воскресном номере газеты от 30 сентября, в статье, озаглавленной «Террористический акт, изменивший лицо Земли»:

В 1348 году, по дороге в Испанию на свадьбу со своим женихом принцем Педро Кастильским, английская принцесса Джоана неосторожно остановилась в пораженном чумой Бордо, заболела и умерла, порушив англо-испанский союз, который мог изменить Европу. Сербский псих, убивший австрийского наследника в 1914 году, и эхо этого события - первая мировая война, империалистический раздел Ближнего Востока, появление тоталитаризма - все еще отзывается девять десятилетий спустя.

Трагедия - стержень истории. В то время, как единовременный зловещий акт разбил старые союзы и неожиданно создал на их месте совершенно новые, напрашивается вопрос: действительно ли нынешние сумасшедшие повернули историю в новом направлении, с последствиями, далекими от их намерений. И если это действительно так, то поистине сейчас на наших глазах делается история.