Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Моя инстинктивная реакция на Войну" была странной. После просмотра мне хотелось, чтобы этого фильма не было... Желание вытеснить картину, забыть о ней не было обусловлено тем, что она плохая. Скорее неровная... Режиссер, безусловно, честен; а это сегодня редкость не меньшая, чем способность превратить в осмысленный артефакт неосвоенное месиво современности..."

Но вот Наталья Сиривли выходит из эстетических импрессий к попытке концептуального рассуждения:

"В мире идет война - странная, непонятная, осмыслить которую цивилизация покуда не в силах. Все прежние договоренности, внешнеполитические конструкции, организации, санкции и резолюции - вся система мировых отношений, сложившаяся после Второй Мировой войны, постепенно разрушается и тонет в пучине множащихся локальных конфликтов. Что с ними делать - неясно. Такое ощущение, что они являются кровавой изнанкой глобалистской экспансии цивилизации. ... В подсознании цивилизации накапливается растерянность, страх и агрессия, и выходы из этого тупика не видно.

Чечня - не просто наша внутренняя война. Чечня - одно из звеньев этой кровавой цепи".

Контекст чеченских событий обозначен очень правильно, но это сейчас, можно сказать, трюизм: уже повсеместно поняли, что Усама и какой-нибудь Басаев - единый фронт. Но русские проблемы этим не исчерпываются, Россия увязла в этом конфликте, как уже было сказано, только одним из своих хвостов. Главная же ее проблема - тот самый цивилизационный переход, который ей не дается если не полностью, то в значительной мере так же, как мусульманскому миру.

Вот отсюда идет устрашившее автора "Нового Мира" сходство героев фильма "Война": что наш Иван, что чеченец Аслан делают одно дело, они, так сказать, структурно сходны. Перспектива России - распад на множество воюющих между собой бандитских республик. Картина пострашнее той, что рисовал Фрумкин из "Знамени"!

Наталья Сиривли приводит слова Бодрова-младшего, героя обоих "Братьев": "Брат"- это некое состояние первобытности. Состояние, когда люди сидят возле пещеры у огня, вокруг - первобытный хаос - твердь и небо еще не устоялись. И вот встает один из таких людей и говорит: "Да будет так -мы будем защищать женщину, хранить вот этот костер, защищать своего и убивать врагов. И все".

После этого резюме Сиривли делает свое:

"Балабанов в своих смелых, провокационных проектах предлагает благодарному зрителю жить и поступать так, словно бы никакой культуры у нас сроду не было, словно мы только вчера поднялись с четверенек... надо отдавать себе отчет, что такого рода "племенная" мораль делает русских практически неотличимыми от чеченских бандитов. А это значит, что Россия в перспективе будет Чечней. Правда, для этого она слишком велика и, следовательно, распадется на кучу маленьких, воюющих между собой бандитских республик".

Думается, что до этого дело все же не дойдет: автором Нового Мира завладела черная эстетика Балабанова, и она ему невольно подражает. Сценарии исторических событий, слава Богу, пишутся не на киностудиях. Герцен говорил, что они вообще не пишутся, история - это импровизация; творческая эволюция, как сказал позднее Бергсон. В сущности это отрицает само понятие дискурса как некоей стилевой программы; по крайней мере, его ограничивает. Или так скажем: эволюция отменяет дискурс на том этапе развития, который называется цивилизацией.

Конечно, распавшаяся культура неизбежно порождает хаос. Нынешнее российское черное искусство - это попытка собрать обломки прежнего дискурса в некую внятную картину, но эта картина - не жизни нынешней, при всем возможном реалистическом сходстве, а образ прежнего дискурса. Его, так сказать, критическое самосознание. Обнажение приема : подача материала вне мотивировок - ни сюжетных, ни идеологических. Поэтому довольно часто вся эта чернуха оборачивается неожиданным комическим эффектом: таков чапаевский пулемет в "Брате"-2. Вещь делается пародийной, входя тем самым в русло посмодернизма. Нынешнее искусство России - центон, набор цитат, выхваченных из контекста и потому по-новому заигравших. И если фильм "Война" действительно так страшен, то это оттого, что он не столько о Чечне, сколько о семидесяти годах советской власти. Его реализм, думается, - иллюзорный, призрачный.

Есть единственный в России писатель, вышедший за границы вчерашнего дискурса, тотально и сознательно его разрушивший. Это Владимир Сорокин. Не буду говорить о наскандалившем "Голубом сале". Возьму малоизвестное его сочинение, вошедшее в двухтомник: пьесу "Землянка". Ее псевдо-реалистические декорации не имеют никакого отношения к войне, точно так же, как ее герои - лейтенанты Соколов, Волобуев, Денисов, Рубинштейн и Пухов - к Красной армии. Разговор идет о спирте, холоде и жире, причем это не фронтовые реалии, а заумь - типа той, что в пьесе Беккета "В ожидании Годо". Иногда эти разговоры сменяются чтением газеты. Газетные тексты таковы: