Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

"Когда я приблизился к императору и разглядел его благородную красоту, я восхитился им как чудом. Подобного ему человека редко увидишь где-либо, тем более на троне. Я счастлив жить в одно время с этим самородком".

Или:

"Стоять рядом с таким повелителем, полюбить его как брата было бы религиозным призванием, подвигом милосердия, заслуживающим благословения небес".

Забавная подробность: Николая Павловича особенно возмутило то место в книге Кюстина, где он утверждал, что император носит корсет. Из этого маркиз опять же делал метафору: корсет как наложенная на себя форма, обязанность сдерживаться, не давать волю чувствам, тогда как влюбленный путешественник больше всего хочет этот корсет снять с царственного красавца, так сказать, чувственно его раскрепостить. В общем, конечно, книга Кюстина не столько описание России 1839 года, сколько пейзаж души репрессированного гомосексуалиста.

Если вернуться к фильму Сокурова и понять его, то есть простить, то следует сказать, что это фильм не о России и даже не об Эрмитаже, а о маркизе де Кюстине, демонстрирующий точно тот же набор амбивалентных чувств восторга и страха. И он не хочет распускать чувства, но затягивает русскую историю в корсет красоты - имперско-эрмитажной - и хочет, чтобы она этот корсет не снимала. Отсюда финал фильма, который эстеты считают удавшимся: выход гостей после бала во дворце. Сцена сознательно и довольно искусно замедленна, в этом долгом движении блестящих мундиров и женских декольте чувствуется прием: не хочется расставаться с красотой: полюбуйтесь, мол, в последний раз. (Но - рекламное требование заказчиков - тут же изображен вполне современный Гергиев, дирижирующий мазуркой). И вот что не может не броситься в глаза: господа офицеры и прочие господа в этой сцене еще куда ни шло (лучшее, похоже, что можно было найти в современной России), а дамы - рыло на рыле. И как тут не вспомнить опять же Кюстина, который горячо утверждал, что мужчины в России гораздо красивее женщин! Но времена и сроки прошли, и Сокурову, русскому человеку, не знать ли, сколько жестокостей совершили в новейшей истории России люди во всяческих мундирах. Этот сюжет не имеет для него удовлетворительного разрешения, и катарсиса не имеет. И не история российская в фильме кончается над ледяной Невой, а обозначается тупик красоты, вызывающей амбивалентные чувства.

Фильм Сокурова имеет узко автобиографический интерес. Воспроизвести маркиза де Кюстина - это не значит создать выдающееся произведение.

Фильм Киры Муратовой "Чеховские сюжеты" - вещь, конечно, тонкая. Я не согласен с теми критиками (а они есть), которые посчитали фильм неудачей мастера. Фильм не совсем для нее обычный: он имеет отчетливый социальный адрес, выходит за рамки муратовских сюрреалистических сюжетов. Это фильм о России в некоем ее вечном образе. И в этом смысле "Чеховские сюжеты" невольно полемичны по отношению к сокуровскому "Русскому ковчегу". Сокуров тоскует о России, которую мы потеряли, а Муратова дает понять, что терять-то было и нечего. Вернее так: ничего на самом деле не потеряно. Всё остается, как было. Для этого и выбран Чехов как указание на некую временную дистанцию, в то же время иллюзорную. Со времен Чехова ничего не изменилось, лучше не стало. Но было ли лучше, чем сейчас, - этим вопросом Муратова явно не задается.

С точки зрения историка, это неверно. Но художник имеет право не считаться с историей, уходя в мир вечных образов, эйдосов, платоновских идей. Фильм Муратовой - платоновская идея России. В этом отношении он мне напомнил роман Татьяны Толстой "Кысь", действие которого совершается в некоем отдаленном будущем, но сохраняет при этом весь набор русских проблем и образов. У Толстой в ее романе - время мифа: вечное настоящее. У нее сосуществуют рядом пост-русские - генетические уроды, жертвы атомной радиации, и диссиденты во главе с некоей реинкарнацией академика Сахарова, а главный сюжет этой, так сказать, новой русской жизни - чтение и переписывание книг с одновременным их запрещением. Сейчас "Кысь" появилась в Америке в английском переводе и, кажется, не совсем понята. Во всяком случае, рецензент Нью-Йорк Таймс Бук Ревю пишет в номере от 26 января:

Толстая, похоже, держала в уме "Скотский хутор" Орвелла и "Прекрасный новый мир" Хаксли, но ее книга - это ретроспективная дистопия и устрашающих пророчеств не содержит. Несмотря на массу изобретательных фрагментов, книга - не более, чем серия нарочито грубых картин. Автор объединяет свои карикатуры в сюжет, больше всего напоминающий автомобильную катастрофу.

Американцу невдомек, что русская история своим сюжетом как раз и имеет серию автомобильных катастроф, этот сюжет постоянно воспроизводится, а это и есть русский миф, русское вечное настоящее.

Появись сейчас в Америке фильм Муратовой - думаю, и он был бы не понят.