— Ничего странного, нормальное имя, — мрачно проговорил Сосновский. — «Владимир Ильич Ленин — Организатор Рабочих и Крестьян» — сокращенно Вилорик.
Глава двадцать первая
Пожар у Никитских ворот, случившийся в пылу яростных и кровавых боевых столкновений в районе кольца московских бульваров, был настолько интенсивен, что в ночь с 30 на 31 октября 1917 года у дома номер 15 по улице Малая Бронная можно было без напряжения для зрения читать сводки биржевых новостей.
К утру огонь потушили, но гарь и копоть мешали дышать. Редкие прохожие спешили по своим делам, зажимая рты и носы, ускоряя шаг, насколько возможно, в попытке поскорее миновать злосчастную улицу.
И только один человек никуда не торопился. Мужчина, одетый в серую шинель и высокие сапоги, внимательно разглядывал листки, расклеенные на дощатом заборе. Под мышкой он зажимал внушительных размеров портфель коричневой кожи, определенно стоивший в свое время никак не меньше 150 рублей.
Человек этот, по всей видимости, обладал мужеством, уже давно утраченным столичными обывателями, коль скоро имел нахальство праздно проводить время на центральной улице охваченной революционным безумием Москвы. Да еще в таком виде, что издали его легко могли принять за одинокого юнкера и на всякий случай пристрелить. Правда, на голове у мужчины была фетровая шляпа, а, как известно, фетровые шляпы не являлись частью форменной одежды юнкеров. Он, вероятно, ошибочно полагал, что эта деталь одежды убережет его от несчастья.
По всему было видно, что человек прибыл в Москву издалека. Со спокойствием и заметным любопытством он вчитывался в расклеенные на заборе газетные полосы, узнавая все новые и новые подробности последних событий в Москве и Петрограде.
Предпочитающий бунту уважение традиций и любую власть — была бы сильной — трудовой народ российский инстинктивно цеплялся за старый мир, катящийся в тартарары под противоречивые газетные сообщения. Вспомнив события «пятого года» и вновь увидев на перекрестках трупы молодых, лишь недавно крепких телом юнкеров и красногвардейцев, москвич опять возжелал стабильности и патриархальной предсказуемости жизни.
Никто бы не решился с уверенностью утверждать в те дни, что «поезд ушел» и поздно надеяться на возврат старой России. Ведь жизнь, казалось, мало-помалу обретала прежнее течение…
Кремль устоял. От бомбардировок пострадал Чудов монастырь да часы на Спасской башне. Вывески на магазинах подновили, стекла вставили. Убитых похоронили.
Страстное желание поскорей вернуться к нормальной жизни заставило людей с невиданным усердием взяться за работу: на улицы снова выкатились трамваи, заработали театры и рестораны. Город патрулировали солдаты с красными бантами, а кое-где и правительственная милиция. Шайки хитровцев опасались и тех и других. Впрочем, красногвардейцев боялись больше, поскольку наслышаны были о случаях революционных расправ на месте.