Подошел к нему его ученик, отец Павел, хромой, стал его спрашивать: «Отче святой, хочешь ли ты от нас отойти и нас оставить?» Он же ответил: «Да, пришло время; надобно долг отдать». Отец Павел вновь спросил: «А что, отче, не боишься ли смертного часа, не ужасаешься ли и не трепещешь ли ответа перед праведным Судией, ты был более тридцати лет духовником?» Он же весело на него посмотрел и сказал: «Страха и ужаса не имею, но некая радость наполняет мое сердце, и великую имею надежду на Господа, Бога моего, Иисуса Христа, что Он не оставит меня Своей милостью, хотя я добрых дел не сотворил. Ибо чем похвалюсь, кроме как немощами моими? По своей воле ничего не сотворил, а что и сотворил, то с помощью Господа моего и по воле Божией».
Потом приказал всем духовным своим чадам подходить по одному и каждого прощал и разрешал его грехи, давая последнее благословение и наставление. Говорил каждому, кому где проводить жизнь свою. И это продолжалась почти до последней минуты его жизни. Потом велел он всем от себя отдалиться, и все сошли вниз. Старец начал молиться, но никто не мог расслышать, что он говорил. Видно было только, как трижды он поднимал руки к небу, потом опустил их и затих. Когда подошли к нему, то увидели, что он уже скончался и предал душу свою в руки Господа своего. Похоронили его около самого алтаря келлии Святой Троицы, принадлежащей монастырю Ставроникита, 25 марта 1846 года.
Отец Арсений был среднего роста, борода средняя с проседью, голову держал всегда наклоненной на правое плечо. Лицом был чист и светел. Характер имел веселый, но очи его всегда были полны слез. Был весьма сух, но на лице его всегда играл румянец. Особенно это было заметно, когда служил Литургию, чем всех приводил в удивление. В это время лицо его бывало как огненное. Речь была у него кроткая, немногословная и приправленная духовной солью. И всякий слушающий его с первых слов начинал плакать. Сей старец был весьма начитан и всегда подкреплял свои доводы свидетельствами из Священного Писания. Говорил и приводил свидетельства Писания наизусть, чему удивлялись и ученые люди.
Схиархимандрит Савва
Схиархимандрит Савва [5]
по праву считается ктитором и строителем Пантелеимонова монастыря, так как именно при нем началось обустройство его на том месте, где он находится сейчас, – у самого берега моря. До 70-х годов ХVІІІ века русский монастырь располагался в нагорной местности в нынешнем Старом Руссике. Из-за петровских реформ и бесконечных русско-турецких войн в течение всего ХVІІІ века приток русских людей на Афон значительно уменьшился, соответственно, сократилось и число братии Пантелеимонова монастыря. Ко второй половине ХVІІІ века в нем подвизались почти одни только греки. Монастырь, не имея связей с Россией, пришел и в экономический упадок. В этих условиях греческая братия монастыря решила оставить нагорную обитель и переселиться ближе к морю, к пристани обители, где было намного легче организовать проживание. Однако, несмотря на это, упадок монастыря продолжался. Тогда в 1803 году Вселенскому Патриарху Каллинику от святогорского Протата* поступил доклад о плачевном положении дел в русском монастыре, где он просил Патриарха или совершенно упразднить монастырь, или в случае каких-нибудь препятствий к этому сделать его общежительным (киновиальным*). Чтобы усилить свои позиции в данном вопросе, Протат указывал Патриарху на одного известного скитского подвижника, который, по их мысли, вполне мог бы осуществить задуманное, оправдать надежды Протата и точно исполнить волю Его Святейшества, если таковое решение им будет поддержано. Жребий пал на насельника Ксенофонтского скита, маститого старца, иеромонаха Савву, не только прославленного на Святой Горе и в Константинополе святостью своей жизни, но и хорошо известного и самому Патриарху. Вероятно, хорошо понимая величие и значение России для православного мiра и, в частности, для Афона, Патриарх Каллиник посчитал справедливым позаботиться о возобновлении русского монастыря, и потому в полном согласии с предложением святогорского Протата он определил на это дело старца Савву.