Русский боевик

Когда они подошли к номеру, оказалось вдруг, что компьютерный замок работает только при наличии электричества и так же, как лифты, не может функционировать, когда обесточена вся гостиница.

— Да, вот еще загвоздка, — подумал Стенька вслух.

— Стень, это не мой номер. Это твой номер.

— Ты думаешь, в твоем номере замок работает?

— Нет, но я догадываюсь кое о чем. Пошли.

Они переместились к соседнему номеру. Дверь в нем оказалась приоткрытой, а замок раскурочен.

— Подсуетился Эдька, — мрачно сказала Аделина. — Проявил заботу.

— Да, действительно, — растерянно пробормотал Стенька. — Ну и славно. Приляг, подремли. Я вот пару лишних свечек из бара прихватил, вот, держи. Я скоро вернусь. Деньги…

— Там у меня в пальто, посмотри, кошелек.

— Ты достань…

— Доставай, не бойся. Нашел?

— Нашел.

— Если что, беги сразу назад, — неопределенно, но с беспокойством, сказала Аделина.

— Не волнуйся.

Вдруг он действительно найдет машину, думала она, скидывая туфли, стягивая чулки, и дрожа от холода. Отопление номеров гостиницы полностью зависело от электричества. Аделина осторожно пристроила свечу на прикроватный столик, зажгла от нее другую, и, стуча зубами, направилась в ванную. Капнув воском на край раковины, она укрепила свечу и включила душ. Подача воды оказалась не связанной — пока что — с подачей электричества. Аделина скинула с себя остальную одежду и встала под горячий душ. Стало приятно и даже как-то истерически-весело, но вскоре в голову полезли всякие дурацкие образы из фильмов-страшилок, сценаристы коих обожали смаковать зверские убийства женщин в душах, и Аделине стало казаться, что она слышит шаги, что очень скоро, в следующее мгновение, кто-нибудь войдет в ванную с огромным ножом из японской нержавеющей стали и будет ее этим ножом колоть множество раз, и резать на куски. Она выключила душ. Тихо. Снова включить душ у нее не хватило силы воли. Аделина перешагнула край ванны и потянулась за полотенцем. Несколько капель с предплечья упали на фитиль, и свеча погасла.

— Ебаный в рот, — сквозь зубы сказала Аделина, в панике ища ручку двери.

Нашла, распахнула. Номер тускло освещался одинокой свечой на прикроватном столике. Много неспокойных теней. А за окном — тьма, ничего не видно. Вообще. Ни контуров, ни теней, ни силуэтов. Безлунная, беззвездная осенняя ночь. Бездна. Наскоро вытеревшись, Аделина бросила полотенце на пол и кинулась к постели, споткнувшись по дороге о скинутый давеча туфель и больно ушибив большой палец на левой ноге. Укрывшись холодным одеялом, она некоторое время ворочалась, стараясь передать одеялу и простыне тепло, принесенное из душа, стуча зубами. Где-то в коридоре раздались какие-то голоса, и Аделина замерла, широко раскрыв глаза, затаив дыхание. Приоткрытая дверь — это… Зря она послала Сеньку на поиски машины. Лучше бы действительно было подождать до утра. В дневном свете оно как-то радостнее все выглядит. Дура. «Не хотелось бы у всех на виду». А так, ночью, лучше — как крысы какие-то, бежать, чтобы никто не видел. Мол — подумать-то подумают что-нибудь, да глазами не увидят. Что же теперь делать? Что за голоса? Кто это там ходит, в коридоре, и что то бормочет — вот, хлопнула дверь, очевидно лестничная. Нет, невозможно. Так дальше — невозможно. Нет.

Аделина выскочила из постели и стала поспешно одеваться. Чулки куда-то запропастились, слились с ковром. Правый туфель никак не находился. Босая, в юбке и блузке, Аделина кинулась к свече, сняла ее с прикроватного столика, повернулась, и пошла к двери — слишком поспешно. Легкое дуновение из коридора, навстречу ей, погасило свечу. Эпизод с гаснущей свечой есть в опере «Богема». Опера эта совершенно неинтересная, глупая — в ней нет партии для меццо, две оголтелые сопрано пищат все три акта на два голоса. Вообще веристы меццо не любили, потому что дураки были, и популярность их объясняется только невежеством публики.