Русский боевик

— Трувор будет присутствовать?

— Не знаю. Может, он постарается еще раз уговорить питерцев.

— Возможно.

Он посмотрел на электронные часы на прикроватном столике.

— Надо бы пару часов поспать. Надеюсь, вся эта кодла угомонилась. Закулисное правительство. Консультанты хуевы, двух слов толком связать не могут. А Трувор-то распинался как — да какие это все ребята, умные, красноречивые, просто чемберлены и черчилли сплошные. Вот верь после этого людям. Мямли. Единственный красноречивый — экономист. Впрочем, он не экономист, а… кто он там у нас?

— Адвокат.

— Законник. Еврей, что ли?

— Нет. То есть, вроде, не похож.

— Мало ли, что не похож. Почему евреи так любят эту профессию? Богатыми становятся единицы, а в основном — целый день в бумагах копаться, акты составлять, скучно. Может, евреи любят скучные профессии? Вообще среди евреев много зануд, заметила?

— Ну, зануд везде хватает. Вон историки эти, не евреи, а зануды жуткие.

Олег засмеялся.

— Евреев защищаешь? Молодец. Из тебя, Люська, такой либерал бы вышел, защитница прав угнетенных — эффектная такая. Тебе бы попробовать — а то все эти защитницы мымры страшные. Тебе бы верили больше, чем им. Вон Брижит Бардо как верят.

— По твоему, Брижит…

— Нет, ты красивее. Я просто к слову.

— Брижит твоя только права тюленей защищала. Дозащищалась. Запретили гренландцам на них охотиться, и гренландцы из-за этого все в Данию переехали, и на пособие сели. Наркота да проституция, плюс преступность. Сделала Брижит одолжение датчанам.

— Ты не заводись, я ничего такого не имел в виду. Брижит — по сравнению с тобой никто и ничто. Чуть ли не мымра. Кроме того, она старая. А ты молодая. Брижит давно никто не ебет, а тебя ебу я, и, стало быть, жаловаться у тебя причин нет.

— Я не жалуюсь.

— Мне все-таки нужно поспать.

— Поспи.

Олег потащил с пола одеяло, перевернулся на бок, и закрыл глаза. Людмила ополоснулась в душе, причесалась, постояла, глядя задумчиво на спящего Олега, и потянулась, зевнув. Ей явно не хватило. Ей хотелось еще. Не признаваясь себе в этом, она быстро надела — чулки, туфли, юбку, лифчик, блузку, и свитер. Зашла опять в ванну. Из-за стенного шкафчика за зеркалом вынула запечатанный презерватив. Положила в лифчик. Вышла из ванной. Еще раз взглянула на спящего Олега. И вышла в коридор.

* * *

Эдуард спустился в бар на полчаса раньше срока. Начальство одобряет рвение. Бар оказался совершенно пуст. Эдуард зашел за стойку, нашел зерна, смолол, наполнил кругляшку, пристроил ее в итальянский агрегат, подставил чашечку, и надавил кнопку. Струйка очень душистого кофе полилась в чашечку, и, как заправский гурман, Эдуард нашел блюдца и миниатюрные ложки, и бросил в подоспевший кофе кубик сахара из алюминиевой сахарницы. Размешал. Выйдя из-за стойки, он присел тут же, на вертящийся стул, и пригубил кофе. Замечательный кофе. Когда-то он пил такой с Аделиной в Милане. Ах, миланские кафе! Ах, итальянская речь! Он не сам так думал — он думал, что так обычно думает о Милане Аделина. Милан ему не очень понравился — город как город, в меру грязный, в меру индустриальный, и здание оперы Ла Скала ни в какое сравнение не идет — да хоть бы и с питерской оперой. Громоздкое какое-то. Но утро располагает к сантиментам, особенно если не выспался толком, посему воспоминания.

Хорошо, что включили генератор. А то бы не было сейчас кофе.

Аделина, стало быть, провела ночь со Стенькой. Я даже не очень понимаю, подумал Эдуард, ебутся они или нет? Стенька — человек с принципами, а Аделине, судя по всему, все равно. Она вообще такая — странная. Всегда была. Никогда ей не бывает ни много, ни мало. Есть мужик — хорошо, нет мужика — тоже хорошо. Если бы мужики к ней не липли, она бы не очень и расстраивалась по этому поводу.

О! Шаги. Ольшевский тоже рано поднялся, хотя рвение ему проявлять здесь не перед кем, да и в Питере у него — не поймешь, есть ли начальство, или он сам по себе. Ну, будем готовы, распрямим спину, встретим командира боевой радостной улыбкой, мол, рады видеть, ваше благородие.

В бар вошла жена Демичева. Сейчас она была совсем не такая, как давеча. Какая-то расхлюстаная, глаза светятся, волосы собраны небрежно в хвост. Проходя мимо, она подмигнула — да так, что Эдуард растерялся. И прошла — в служебное помещение, в кухню. Было слышно, как она там гремит посудой, в пустой кухне, как хлопает дверью огромного холодильника. В ход пошли ножи. Новгородской даме захотелось поесть. Легкий завтрак. Собственно, я тоже не прочь поесть, но все равно странно.

Эдуард поставил чашку с блюдцем на стойку и некоторое время постоял, не зная, что бы ему такое предпринять. И решил, что пойдет в кухню и посмотрит, чего там. Может, поест чего-нибудь. Или предложит даме кофе.