Русский бог (декабрь 2007)

Выступление товарища-гражданина мне не очень понравилось: вышло неровно. Зато девочка сияла, несмотря на синеву под глазами и осунувшееся личико. Она смотрела на своего патрона как влюбленная кошка, втрескавшаяся по самые ушки. Он тоже посматривал на нее с этакой смесью гордости и опасения: «как теперь-то», «а ведь чего будет», «я женатый человек». Девочка бесхитростно возвращала ему взглядом - «а жить будем своими трудами, милый, ты у меня солнышко и все сделаешь как нужно».

Мне подумалось, что это тот случай, когда отношения начальника и подчиненного установились в настоящую гармонию, ибо они нащупали то самое - область? сферу? трудовой процесс? - то, короче, самое, в чем оба нуждались.

Пресс- релиз был, впрочем, хреновый.

Дмитрий Быков

Думание мира

Как быть и ничего не делать

I.

Русская политика есть пьеса. Она разыгрывается в разных декорациях, но без больших композиционных изменений, - случаются разве что стилистические. В четные века - пожестче, в нечетные, когда память еще свежа, - помягче. Вместо тоталитаризма абсолютизм, и вся разница.

Русский мир есть большой зрительный зал, в котором эту пьесу смотрят. Регулярно проводятся кастинги на вакантные роли, чаще на второстепенные, реже на главные. Список действующих лиц известен: в первом действии - революционер-реформатор, во втором - контрреформатор (иногда это одно и то же лицо, которому предоставили шанс показать актерские возможности, сыграв сначала одно, а потом прямо противоположное). В первом действии - поэты-сентименталисты и романтики, во втором - одинокий поэт-государственник. В третьем - дружный хор оттепельных талантов. В четвертом - недружный хор распутных диссидентов. Во втором действии обязателен соратник-отступник, министр или олигарх, низвергнутый в ходе оледенения и высланный, по удачному выражению Владимира Жириновского, «либо в Читу, либо в Лондон». Бывает персонаж, замаливающий грехи юности: когда-то он общался не с теми людьми, но теперь решил стать святее Папы Римского и всех друзей сдал, да и вообще превратился в цербера. Почти у всех русских охранителей было революционное или, по крайней мере, негосударственническое прошлое.

Это не очень интересная, довольно кровавая и не самая оптимистическая пьеса. Она говорит о человеческой природе достаточно горькие вещи, доказывая, что без христианства ничего хорошего не построишь. Она доказывает, что люди, лишенные нравственного стержня, с поразительной легкостью предают себя и друг друга. Правда, у нее есть ряд преимуществ: первое действие играется в стилистике романтической, второе - в ампирной, третье - в барочной, четвертое - в стиле грубого, грязного реализма. Приключения жанра всегда занятны.

В этой пьесе давно расписаны все реплики: всегда знаешь, когда заговорят о «врагах», а когда - о «конвергенции». В ней есть одинокие монологи на авансцене и шумные массовые сцены, в которые вовлекается весь зал. Случается, что страдает не только массовка, но и значительная - до трети - часть зрителей. К сожалению или к счастью, зрители плохо обучаемы и никак не могут запомнить, что в первую очередь во время массовых сцен страдают те, кто сидит ближе к сцене, в первых рядах. Это не мешает всем ломиться в партер. Никуда не двигается только галерка - она сидит себе там и подсвистывает, зная, что занятие это сравнительно безопасное. Иногда, в первом или третьем действии, она умудряется свалить в цирк или мюзик-холл (во втором, консервативном, театр оцеплен).

Большая часть зрителей не рвется участвовать в кастингах и не очень внимательно смотрит пьесу. Она знает, что в первом действии артисты будут распродавать часть сценического антуража, и можно быстро прихватить комод или портьеру, но во втором артисты чаще всего отбирают реквизит, так что и суетиться не обязательно. Отбирать будут так же грубо и решительно, как раздавали. В первом действии обычно говорят: «Берите, сколько сможете взять». Во втором - «Отдайте все, что сможете отдать». Согласитесь, это совсем другое дело. В третьем извиняются перед пострадавшими, а в четвертом публика сама тырит все, что плохо лежит, потому что на сцене царит маразм, и стащить реквизит нетрудно. Но он уже такой ветхий, что суетиться опять-таки незачем.