Новгородский бунт начался хитроумно спланированным обманом: некто Волков сказал немецким купцам, что их идут арестовывать, и лучше им бежать из города. Немцы поверили и хотели уехать, но Волков сообщил в земскую избу, что немцы бегут, потому что состоят в дружбе с боярином Морозовым, и новгородцы пошли бить и хватать немцев.
Но в Пскове с получением известия о новгородском усмирении покоя не наступило. Горожане там чинили свой розыск – и над архиепископом Макарием, и над воеводой Собакиным, которому не дали бежать из города, и над новым воеводой Львовым, и над присланным вести московский розыск Волконским. Прежние «умеренные» старосты были смещены, на их место избрали стрельца Демидова и Мошницына, разделявших надежды восставших. Демидов фактически стал вождем восстания. Он изъял у Собакина городские ключи и городские запасы, а нового воеводу заставил передать народу порох и оружие. От имени города по всей округе были разосланы письма с призывом поддержать восставших и приходить к ним для соединения. Заволновались окрестные волости, там стали жечь дома землевладельцев и убивать наиболее жестоких из них. О подавлении восстания новгородцев думали так: новгородцы поверили и пропали, а псковичей не обманут. Никон пробовал взывать к вере, послал к псковичам гонца – того заковали в железа и бросили в тюрьму. В Псков прислали с царскими грамотами и новгородской депутацией Андрея Сонина – их выпроводили из города с негодованием и не дали коней, путь от Пскова до Новгорода Сонин со товарищи проделали пешком.
19 мая от царя пришел наконец-то ответ на челобитную. Ответ был пространным, но сводился к нескольким словам: выдайте вождей восстания, не то ждите прихода войска. Царь собирался послать Хованского, отряд в 300 человек, Пронского и Трубецкого, 2 приказа стрельцов в 3200 человек и еще 1000 человек из Сумерской волости, Тороща и Великих Лук.
19 мая от царя пришел наконец-то ответ на челобитную. Ответ был пространным, но сводился к нескольким словам: выдайте вождей восстания, не то ждите прихода войска. Царь собирался послать Хованского, отряд в 300 человек, Пронского и Трубецкого, 2 приказа стрельцов в 3200 человек и еще 1000 человек из Сумерской волости, Тороща и Великих Лук. Но стрельцы были ненадежны, Трубецкой воевал против крымцев, так что царь отправил усмирять Псков одного Хованского. Тот послал в мятежный город двенадцать своих людей с приказом немедленно сдать Псков, но к нему, и то через неделю, вернулись двое – и рассказали, что остальные брошены в тюрьму. Когда Хованский подошел к стенам Пскова и стал лагерем у Снетогорского монастыря, псковичи тут же совершили набег и отбили шесть подвод, некоторые – с добром самого князя. Через два дня горожане обстреляли его из пушек. Князь надеялся на подход дворянских отрядов, но по всей Псковской земле действовали шайки «шишей» (разбойников), которые грабили проезжих и сжигали богатые дома. Никакого подкрепления Хованский не получил. Взять Псков можно было только осадой, да и то долгой. Надежда была лишь на разлад среди горожан. Москва пробовала использовать псковского челобитчика казака Синякина, но когда он вернулся в Псков и стал говорить о сдаче города и царской милости, то получил множественные побои и тюрьму.
Через месяц псковского сидения Хованский стал испытывать нужду в продовольствии. Он был отрезан от завеличской стороны, поскольку реку Великую контролировали горожане, в пригородах его били, в деревнях взять было нечего, и люди князя стали разбегаться. Гдов, Опочка, Изборск, Остров приняли сторону Пскова, и там тоже вспыхивали мятежи. Даже в Псково-Печерской лавре монахи были настроены за мятежный город. Немудрено! В самом Пскове армию восставших пополнили конные отряды из монастырей. Псковские грамоты смутили умы даже в далеком Олонце, где стрельцы рассуждали, не дать ли помощь далекому Пскову…