Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

«По дороге уже», говорит она [63] , можно было составить себе выгодное понятие и о самом городе, потому что по обеим сторонам тянулись ряды прелестных дач, окруженных самыми затейливыми садами в английском вкусе. Чтобы разбить эти сады, владельцы дач воспользовались землею весьма болотистою, осушили ее, прорыв каналы, и перекинули через них мостики, а также украсили сады беседками. Но, к несчастию, страшная вечерняя сырость совершенно убивает эту восхитительную местность; даже прежде заката солнца, по дороге подымается такой сильный туман, что кажется, будто все окружено густым, почти черным дымом. Как я ни старалась вообразить себе великолепие Петербурга, я была совершенно очарована его зданиями, красивыми палатами, широкими улицами, из которых одна, называемая проспектом, тянется на протяжении целого лье. Красавица Нева, светлая, прозрачная, протекает через город и вся покрыта различными судами, которые беспрерывно приходят и уходят, и тем удивительно оживляют этот красивый город. Набережная Невы – гранитная, равно как и многих больших каналов, которые прорыты Екатериною II внутри города. По одну сторону реки находятся прекрасные здания академии художеств, академии наук и многие другие, которые отражаются в Неве. Мне сказывали, что нет ничего прелестнее зрелища этих построек при лунном освещении – все они кажутся как бы древними храмами. Действительно, по величественности своих зданий и национальному наряду своего народа, который напоминает древность, Петербург переносил меня во времена Агамемнона»…

«Мы с ним (т. е. с гр. Строгановым) встретились, – рассказывает она, – очень радостно. У него было в Петербурге превосходное собрание картин, а под городом на Каменном острове находилась его прелестная дача, в роде итальянского казино, где каждое воскресенье он давал большие обеды. Он сам привез меня туда, и я пришла в восторг от этого обиталища. Дача выходит на большую дорогу; из окон видна Нева, бесконечный сад разбит на английский манер; множество лодок стремилось к его пристани, привозя гостей в дом графа, а также и таких посетителей, которые, не будучи приглашены к его столу, приезжали лишь погулять в его парке. Граф позволял разнощикам торговать в саду, что весьма оживляло эту прекрасную местность, обращая ее как бы в веселую ярмарку, пестревшую живописным разнообразием народных одеяний. К трем часам мы пошли в крытую галерею, обставленную колоннами, через которые свободно проникал свет; отсюда мы могли любоваться с одной стороны видом парка, а с другой – Невою, покрытою множеством более или менее нарядных лодок. Погода стояла великолепная, потому что в России лето всегда бесподобно, и мне самой часто бывало в июле месяце жарче, нежели в Италии. На этой же самой террасе был сервирован обед столь роскошный, что за десертом явились отличные плоды и превосходные дыни. Лишь только все сели за стол, раздалась чудная духовая музыка, которая играла все время обеда. В особенности превосходно была исполнена увертюра к «Ифигении». Меня крайне удивило объяснение графа Строганова, что каждый музыкант издает лишь по одному звуку; я никак не могла понять, как все эти отдельные звуки могли сливаться в одно чудное целое, и откуда бралась выразительность при столь машинальном исполнении [64] .

«После обеда мы совершили прелестную прогулку по парку, а к вечеру, вернувшись на террасу, увидели очень хорошенький фейерверк, приготовленный графом; огни, отражаясь в Неве, придавали всему волшебный вид. Наконец, в заключение всех удовольствий этого дня, подъехали цыгане на двух весьма узеньких лодочках и начали плясать перед нами. Пляска состояла из двух движений на одном месте, что нас всех очень заняло»…