Русский быт в воспоминаниях современников

По приезде в Тамань (в 1794 году), явились Сутыка и я к начальнику — полковнику Головатому; он принял нас ласково и велел мне явиться к нему на другой день. Когда я явился к нему, расспрашивал меня о житье нашем в Березани и между тем спросил об Очаковском городничем Зорине и о том — как отозвался он о куренях, подаренных Головатым графу Салтыкову?

Надобно сказать, что курени, построенные казаками на Березани собственными средствами, без пособия казны, были их собственностью; они были не что иное, как землянки, в которых очень мало употреблено лесу, и потому они стоили весьма малой ценности. У графа Салтыкова, близь Очакова, было имение. Курени эти Головатый подарил Салтыкову, для чего препроводил к нему в С.-Петербург составленную мною опись куреням; но, не видавши их в натуре, по описи нельзя было судить о достоинстве их, и как около Очакова места безлесные, то 40 куреней в такой стороне могли представляться приятною находкою; но курени, в которых в каждом было только по 8-ми небольших бревен, сами по себе стоили весьма незначительные цены. Граф Салтыков переслал опись к городничему Зорину, чтобы он принял по ней курени и отправил их в имение его. По этому-то случаю и спросил меня Головатый о Зорине.

У Головатого были в это время гости — свои подчиненные, и некоторые с женами. На вопрос его о Зорине и о том — как отозвался он о подаренных графу Салтыкову куренях, я затруднился отвечать ему, сказавши, что Зорин отозвался очень нехорошо, так что совестно и непристойно даже и повторить слова его, особенно при дамах. Он приказал мне сказать прямо, и я, исполняя волю начальника, сказал, что Зорин отозвался так:

— Соломон этот Головатый!

И прямо на-бело повторил то, чем заключил Зорин эту фразу — из русского народного словаря… Это заставило расхохотаться Головатого; он велел мне еще повторить ответ городничего, и я повторил его в присутствии дам… Патриархальная простота нравов! Давно было это и притом в Черномории; а черноморцы тогдашнего времени, составлявшие сборище людей со всех сторон — вовсе не отличались деликатностью, свойственною позднейшему времени и образованию…

Атаман Чепига с кавалериею воротился из похода в 1793 г., за год до прихода пехоты черноморских казаков, и основал кош свой, то есть построил землянки, в 200 верстах от острова Тамани, на Кубани. Место это было изобильно лесом и водою; оно показалось выгодным для устройства постоянного города, и приступили к устройству: заложили церковь, выстроили дом для канцелярии и начали строить частные дома. Затем последовало и разрешение правительства: быть здесь городу, который и назван Екатеринодаром.

Избранием места для города на Кубани Головатый сделал большую, невознаградимую ошибку: место это окружено болотами; в весеннее время свирепствуют там лихорадки и производят в народе сильную смертность. Заметил это и атаман, но уже поздно, когда существование города было утверждено, начаты и окончены некоторые капитальные постройки. Вот каким образом образовался Екатеринодар. Со стороны правительства не было прислано опытных и сведущих людей для осмотра удобности места для поселения. С того времени доныне Екатеринодар все так же место самое нездоровое и особенно весною много умирает людей. Самое лучшее место для основания города было бы остров Тамань — в отношении здоровья людей; но в отношении военном, охранения границ от набегов закубанцев, Екатеринодар представляет преимущество…

«Похождение или история жизни

черноморского казака»

Казак Мигрин

Армия

КАК НАЖИВАЛИСЬ ЭСКАДРОННЫЕ КОМАНДИРЫ

Сей переход открыл мне глаза, каким образом наживаются в России эскадронные командиры, и с сего времени мои затеи ехать в Польшу исчезли. Я легко, зная себя, видел, что я не только не соберу денег, но и занятых у г-на Буткевича не выплачу. Здесь я ясно видел себя в довольно жалком положении: нажива от эскадрона не могла иначе произойти, как грабя казну, следственно, обнищивая солдата, защиту отечества, моему начальству, моему призрению вверенного; нажива от поселян сопряжена была с ограблением их собственности, то и другое должно было с уничтожением своего доброго имени производить! Боже, какого духа долженствовало быть, чтоб пуститься на таковую гнусность!