Русский быт в воспоминаниях современников

Сей не успел услышать о происшедшем мятеже подле Варварских ворот и потом о убиении архиерея, как, ведая, что нет никого из начальников московских, кому-б о усмирении мятежа старание приложить было можно, и предусматривая, что остервенившийся народ при одном том не останется, а прострет наглости свои далее, решился вступить самопроизвольно, хотя совсем не в свое, но крайне нужное тогда дело, и принять главное начальство над всеми находившимися в Москве немногими военными командами, и неусыпно трудился во всю ночь не только собранием всех их, колико ему то учинить было возможно, в Кремль, но желая хотя сей спасти от наглости и расхищения народного, успел сделать и все нужные распоряжения к недопущению народа ворваться в оный.

Четыре входа было тогда в сию древнюю цитадель и известны под четырьмя воротами: Спасскими, Никольскими, Вознесенскими и Боровицкими; но из всех одни только Вознесенские оказались способными к заграждению оных затворами и железными опускными решетками; прочие же долговременная безопасность, в коей сия столица находилась, сделала к тому неспособными.

Итак, по сделанному господином Еропкиным распоряжению, помянутые Вознесенские вороты тотчас были наглухо заперты и заграждены; а во всех прочих, кои запереть не было возможности, поставлены были пушки со многочисленными командами людей военных, собранных им кое-как и призванных из-за города.

Сим нетолько возбранен был вход вне Кремля находящимся мятежникам, но и все случившиеся внутри Кремля злодеи захвачены и переловлены.

По учинении сего, престарелый генерал, увидев страшное множество скопившегося на торговой площади народа, и слыша крик и вопль их, чтоб иттить на пролом в Кремль для расхищения оного, отважился выехать верхом к ним, и разъезжая между ними, усовещивал и всячески уговаривал народ, чтоб он успокоился и не простирал бесчиния своего далее.

«Полно, полно, друзья мои! говорил он им: что это вы затеяли? Опомнитесь, пожалуйста, и подумайте, такое ли время теперь, чтоб помышлять о таких наглостях и бесчиниях. Смерть и без того у нас у всех перед глазами, и гнев Господень и без того нас поражает, и надобно-ли гневить его еще более злодеяниями такими».

Но все сии и множество других убеждений, которыми он бунтующую чернь уговорить и укротить старался, не имели ни малейшего успеха. Множайшие не хотели нимало внимать убеждениям и словам его, и злейшие из мятежников кричали только ему:

«Убирайся-ка, убирайся, старик, сам скорее прочь отсюда, а то и самого тебя стащим с лошади. Слышишь! не твое дело, и ты ступай прочь отсюда».

Нечего было тогда делать сему престарелому мужу, как действительно удалиться опять в Кремль к своим командирам; но по достижении до оных, не оставил он еще кричать и убеждать их всячески, говоря, чтоб они отходили прочь и не отважились никак ломиться к воротам, сказывая им прямо, что буде не послушаются, то он по дуракам велит стрелять.

Но они не хотели тому никак верить. И как по приближавшимся к Спасским воротам велел он выстрелить, для единого устрашения, одними пыжами и направив выше голов и они увидели, что никто из них не был ни убит, ни ранен, то возмечтав себе, что не берет их никакая пуля и пушка и что сама Богоматерь защищает и охраняет их, с великим воплем бросились и повалили прямо к воротам.

Но, несчастные того не знали, что тут готовы были уже иные пушки, заряженные ядрами и картечами; и как из сих посыпались на них сии последние, а первые целые улицы между ими делать начали, перехватывая кого надвое, кого поперек, и у кого руку, у кого ногу или голову отрызая, то увидели, но уже поздно, что с ними никак шутить были не намерены.

И как таковая неожидаемая встреча была им весьма неприятна и все злейшие заводчики, бежавшие впереди, почти наповал были побиты и ядры, попадая в стремившуюся народную толпу и достигая до самой улицы Ильинки, одним выстрелом по нескольку десятков умерщвляли; то сие бывших назади так устрашило, что все бросились назад и разбежались в разные стороны, кто куда скорей успеть мог.

А сие самое по особливому счастию и положило конец всей этой трагической сцене; ибо не успели все находившиеся перед прочими воротам толпы услышать пальбу и вопли раненых и увидеть бегущий прочь народ, как и сами начали разбегаться врознь, и в короткое время не видно было нигде во всей Москве ни малейшей кучки и скопища народного, и полиции оставалось только ловить и вытаскивать из винных погребов тех, кои в них пьющие были заперты.

О сем-то страшном происшествии достигло нас помянутой, 21-го числа сентября, первый слух, поразивший всех нас неизреченным образом.

…Между тем, в конце сего месяца обрадованы мы были до бесконечности известием, что в Москве поветрие начинало мало по малу ослабевать и утихало уже приметным образом.