Русский гамбит генерала Казанцева

Дополняя приведенные соображения, можно подчеркнуть другие немаловажные детали прошлого. Когда после одной из проигранных битв в годы упомянутой русско-персидской войны 1826–1828 годов предводитель персов Гассан-хан в бессильной злобе хотел предать огню знаменитый Эчмиадзинский монастырь, один из старейших беков бросил горький упрек ему: «Сардарь, русские два раза были в Эриванском ханстве, два раза терпели поражение, но уходя назад, никогда не оскорбляли магометанской святыни…» Через какое-то время, тем не менее, уже сам наследник персидского трона Аббас-Мирза пришел к твердому намерению подвергнуть разрушению эту святыню армянского народа и для достижения цели выдвинул к монастырю большую часть своих сил в 30 тысяч человек и подверг его осаде.

Находившийся неподалеку небольшой русский отряд всего в две тысячи человек во главе с генералом А. И. Красовским, получив известие об этом, несмотря на столь значительное неравенство в силах, не дожидаясь подкреплений, без малейшего промедления 17 августа 1828 года выступил для спасения знаменитой христианской обители. Чтобы успеть, отряд пробивался к ней, неся большие потери, по самому кратчайшему пути через Аштаракское ущелье, склоны которого сплошь были заняты неприятелем. Весь монастырь с напряжением и тревогой следил за тем, как русские воины бились в окружении.

Пока шло сражение, монахи молились, а архиепископ Нерсес, облаченный в святительные одежды, со всем духовенством совершал божественную службу. Он просил «… с коленопреклонением и со слезами победу благочестивому русскому воинству». Но вот бой утих, и остатки русского отряда появились перед Эчмиадзином, не дав врагу ни одного военного трофея, ни пушки, ни знамени.

Огромная армия оказалась бессильной остановить «эту ничтожную горсть русских воинов», которая, невзирая ни на ужасы смерти, ни на страшное утомление людей, довела до конца предпринятую операцию. Монастырь отворил ворота и встретил их колокольным звоном и молебным пением как своих избавителей.

И такие нравственные деяния при укреплении державных позиций России на Кавказе были достаточно многочисленными. В свое время они, несомненно, сыграли немаловажную роль в деле объединения и в значительной мере подпитывали тенденцию добровольности вхождения большинства народов в состав Российского государства.

Но нельзя забывать о широко применявшихся акциях силового принуждения, столь характерных для государственной политики того времени. Две тактики российской экспансии существовали совместно: проявлявших враждебность и непримиримых усмиряли «не единной силою оружия, — а как предписывала еще в 1792 году императрица Екатерина II в инструкции генералу Гудовичу, действовавшему на Кавказе, — паче правосудием и справедливостью».

Эта линия в проводимой Россией политике в этом регионе, как, впрочем, и в других, выдерживалась в целом весьма последовательно, лишь с временными нетипичными отклонениями.

Н. М. Карамзиным был впервые поднят вопрос об особенностях формирования российских территориальных пределов: «…государи московские… восстановив Россию… не алкали завоеваний неверных… желая сохранять, а не приобретать…» Этот вывод, сделанный около 200 лет назад, подтвердил не так давно американский историк Б. Елавич, но уже применительно к началу XIX века По его утверждению, Россия после наполеоновских войн была единственной страной Европы, не имевшей намерений расширять свои границы, подтвердив это в серии международных договоров.

В эпоху завершения колониальных захватов и передела мира, обозначившуюся к середине XIX века, в Западной Европе получила довольно широкое распространение точка зрения, согласно которой решающим обстоятельством в образовании всех видов государств являются завоевания. Ф. М. Достоевский в этом объяснении не без основания увидел некие цивилизационные проявления: «…Насильственное единение человечества — идея, еще от Древнего Рима идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся».

В противовес этому великий писатель выделил такие черты «русского духа», как «…человеколюбие, всеединящее его стремление…» Проблема эта активно обсуждалась и в российской исторической публицистике. Стремление к владычеству, основанному на «нравственной силе», прослеживается в том числе по ходу и на завершающих этапах Кавказской войны.