Русский лес

— Как же ты серьгу-то под шляпой разглядел? — подозревая розыгрыш, покосился и Сережа.

— А я с него головной-то убор палочкой сверху сковырнул… посмотреть, что за удалец такой. Конечно, сражаться ему со мной в таком положении затруднительно, но, помнится, очень он меня всякими такими словами обкладывал, честное комсомольское!

Было поздно, все спало вокруг, но вот луна перебежала в промыве облаков, синяя светлынь ненадолго разлилась над приземистыми постройками окраины, и все разом, каждый по-своему, подумали о хрупкости человеческих жилищ, несоразмерной безумию современной войны.

— А это верно, иной раз бесшабашные попадаются, — подтвердил машинист Титов, и Сережа понял, что при всей его внушительности душа в Титове, может быть, втрое моложе и наивней, чем в нем самом. — Со мной случилось… вскоре после того, как началась эта самая тысяча и одна ночь, война, одним словом. Шел я как-то с полным весом из-под Риги… местность кругом разоренная, да зато хоть ночка глухая: женских-то слез да головешек по крайности не видать. Впотьмах шли… Тут мой малый, вот вроде Лавцова, и видит в своем окошке, будто ноги чужие сверху, с нашей будки свесились. Он ко мне: «Обратите внимание, говорит, Тимофей Степаныч: посторонние ноги в сапогах». И голос дрожит, потому как с непривычки еще, не обкатался. Удостоверился я, правда: в сапогах ноги. «Спроси, отвечаю, что за экстренная личность такая, куда и за каким делом направляется». Ну, высунулся мой паренек, велит слезать, поскольку тому, как недолжностному лицу, ездить на будке не положено, а тот заместо ответа посылает его полностью на все эти самые буквы. «Тимофей Степаныч, — докладывает он мне тогда, — личность ведет себя крайне вызывающе. Как теперь поступать будем?» Обсудили мы это дело да, хорошо под рукой нашлась, ноги ему проволокой к стойке и примотали, а уж на станции милиция оказала нам содействие… при мне же начерно и допрашивали его, что за гусь. Больным сказался, а какой там больной; при нем деньги крупные, тысячи четыре, и воинских удостоверений разных тридцать восемь штук. Он убитых наших офицеров на поле боя обирал… и полушубочек на нем тоже краденый, с дырочкой на животе… Потом, по расследовании, очень такой интересный господин оказался.

— Не понимаю, — после паузы спросил Сережа, — чего же он после первого оклика не сбежал?

— А кто его знает, — сказал машинист Титов, — может, надоело ему от судьбицы-то бегать… вот и огрызнулся: застращать ее хотел.

Титовская догадка показалась неубедительной, и все посмотрели на Морщихина в ожидании его решающего слова. С полминуты он молчал, что можно было приписать и усталости после митинга.

— Видишь ли, Сережа, — заговорил он вдруг, — слыхал я, будто в некоторых опасных профессиях неизбежно наступает период сбоя, что ли… словом, когда резьба снашивается и гайки не держат. Допускаю, что из постоянного страха перед будущим может зародиться и потребность вызвать его на схватку, искушение подразнить, ускорить его наступленье, преждевременно преодолеть еще не существующую опасность, чтобы обеспечить хоть крохотную передышку впереди… Говорят, чем-то подобным заболевают равнинные люди в горных высотах: тянет их в пропасти! — Он помолчал и вдруг, что в особенности поразило Сережу, без всякой связи с предыдущим спросил, чем же закончилась его дискуссия с Грацианским.

…Они достигли территории депо. Наступившее после снегопада девственное затишье скрадывало все звуки ночи. Потом воздух шевельнулся, и послышался прерывистый раскат, как если бы передвигали нечто громоздкое и далекое, однако гораздо ближе, чем все они представляли себе час назад. То был пробившийся в Москву фронтовой отголосок артиллерийской канонады, напоминанье о войне… и тотчас же что-то новое появилось в отношениях между этими людьми. Комиссар отправился на телефон в партком, машинист же повел помощников к бронепоезду, белевшему в снежной маскировке на путях.

Им пришлось пройти по сугробистой тропке вдоль всего состава. Заканчивались последние приготовления к отправке, никто не спал в ту ночь, и одни колдовали у зенитных пулеметов, другие проверяли поворотные механизмы башен. Знобящим холодом веяло от необжитых вагонов и бронированных платформ, но по мере заселения людьми все больше человеческим теплом прогревалась озябшая на морозе сталь. Конец бронепоезда загибался за мастерские, и ребята улучили минутку заскочить в прицепленный с хвоста вагон-клуб — деповский подарок отъезжающим. Он помещался в обыкновенном, со снятыми перегородками пассажирском вагоне; несколько человек в полупотемках, при свече, осваивали несложный инвентарь солдатских развлечений.

— А, машинисты!.. дверь закрывайте, а то электричество наше погасите, — приветствовал Сережу артиллерист Самохин, прикрывая ладонью свечу на столе. — Чего не везете, чего у вас там не ладится?