Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

В дневнике Левицкого нашли отражение жанровые тенденции, свойственные дневнику второй половины 1850-х годов. В первую очередь это касается композиции образа. Как известно, дневники Добролюбова чутко прореагировали на эти тенденции. Образ человека в них получает одностороннюю трактовку. Деструктивный принцип преобладает и в дневнике Левицкого. Мало того, Чернышевский перенес ряд образов из дневника Добролюбова в свой роман. В Петербургском дневнике Левицкий излагает университетскую «историю», связанную с именем одного из профессоров – некоего Степки, прототипом которого был Степан Исидорович Лебедев. Ему Добролюбов посвятил отдельную запись в «дневнике 1857 года», что хронологически совпадает с записями в дневнике Левицкого: «Степка ораторствовал обо мне часа два и доходил в своем неистовстве до откровеннейшего бесстыдства <...>» (27.05)[340].

Стилистически дневник Левицкого ближе дневникам Чернышевского 1848 – 1850 гг. В нем множество диалогов, особенно во второй, «деревенской» части. Записи построены как «мизансцены» «Дневника моих отношений с тою, которая теперь составляет мое счастье». Так же как и летописи Чернышевского, художественному дневнику свойственна детализация в передаче чувств, настроений, оттенков эмоций собеседников и других подробностей бесед главного героя с разными персонажами романа.

Подобно классическому дневнику Чернышевского, Левицкий строит свои записи наподобие драматического диалога с развернутыми ремарками. Иногда создается впечатление перегруженности записи, ее информативной избыточности, что отмечал сам Чернышевский в юношеском дневнике. Вместе с тем стремление к подробному описанию всех деталей разговора, оттенков речи собеседников сочетается с последовательным рационализмом.

Все перечисленные особенности художественного дневника Чернышевского подтверждают гипотезу о том, что в 1860-е годы классический дневник все активнее проникает в «большую» литературу.

б) дневники критического возраста и жизненных итогов

Вторую группу дневников, согласно функциональной классификации, составляют дневники, начатые во второй половине жизни. Они отличаются рядом признаков от юношеских и дневников других групп. Их жанровые закономерности нашли отражение и в художественном дневнике.

Ярким образцом дневника критического возраста в русской реалистической прозе является «Дневник Павлика Дольского» А.Н. Апухтина. Повесть создавалась поэтом в тот жизненный период, который соответствовал возрасту героя произведения. Поэтому можно предположить, что в дневнике-повести Апухтин отчасти выразил и свои собственные настроения и психологические изменения.

Герой начинает дневник с описания болезненных симптомов, проявившихся как на физиологическом, так и на нравственно-психологическом уровне. Его жалобы совпадают с психологической мотивацией первых дневниковых записей Е.И. Поповой и П.И. Чайковского. Деформация внутреннего мира, вызванная возрастными изменениями, приводит дневниковеда к мысли о необходимости разобраться в своем душевном состоянии: «Вчера я пережил очень странное впечатление. Мне уже с неделю нездоровится. <...> Этот докторский визит навел меня на грустные размышления. Как же это так? С тех пор как я себя помню себя, я всегда чувствовал себя молодым, и вдруг оказывается, что я старик!»[341]

.

Другая запись также имеет прямой аналог среди классических дневников: «Сейчас, роясь в своем письменном столе, я нашел старую, порыжевшую от времени тетрадь с заголовком: «Записки о моей жизни. Дрезден». Я начал писать эту тетрадь много лет назад, живя за границей, в самом тревожном настроении духа»[342]. П.И. Чайковский, как и герой Апухтина, впервые начал дневник задолго до критического возраста и вел его короткое время за границей. Главный же завел в возрасте, близком апухтинскому, в состоянии душевной депрессии. К сказанному можно добавить, что Чайковский и Апухтин были друзьями с молодости и родились и умерли в один и тот же год.

В художественном дневнике Апухтина и классическом Чайковского есть ряд смысловых совпадений, которые обусловлены общим для обоих душевным состоянием. Дневник Павлика Дольского: «Чтобы подводить итог прошлой жизни, прежде всего надо решить, какой я, собственно, человек: хороший или дурной <...>»[343] Дневник Чайковского: «Жизнь проходит, идет к концу, – а не до чего не додумался <...> Так ли я живу, справедливо ли поступаю?»[344].