Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Часто план ограничивался программой умственного развития, самообразования. Тогда в него входил простой перечень научных дисциплин с логическим обоснованием необходимости их изучения. В юношеском дневнике Д.А. Милютин делает следующую запись: «Чем заняться по возвращении в Петербург: 1) Политическая экономия, в особенности следующие части: а) внешняя и внутренняя торговля, б) военные и морские силы, в) подати и налоги. 2) Народное право <...> 8) Изучение военной и политической истории»[42]. «Три темы для упорных и длительных занятий сейчас привлекают меня, – отмечает в дневнике И.С. Гагарин, – я хочу их здесь изложить с тем, чтобы посвятить себя их изучению, когда у меня будет больше времени и сил»[43]

.

Программа самообразования порой предшествовала перспективному плану и служила условием его осуществления. Содержание программы определяло весь смысл дальнейшей общественной деятельности автора. Н.Г. Чернышевский так писал об этом в студенческом дневнике: «Должен написать что-нибудь о своих мнениях и отношениях. 1. Религия. 2. Политика. 3. Наука. 4. Литература. Надежды и желания <...> через несколько лет я журналист и предводитель или одно из главных лиц крайней левой стороны, нечто вроде Луи Блана, и женат, и люблю жену, как свою душу <...>»[44]. С той же уверенностью и ясным представлением будущего излагает свой план Н.А. Добролюбов: «Я чувствую, что реформатором я не призван быть... Не прогремит мое имя, не осенит слава дерзкого предпринимателя и совершителя великого переворота... Тихо и медленно буду я действовать, незаметно стану подготовлять умы; именье <...> жизнь, безопасность личную я отдам на жертву великому делу <...>»[45]

.

Для невротических характеров такой план всегда составлял главную жизненную проблему. Его невыполнение приводило к пересмотру позиций и выбору более оптимального варианта. Максимализм уступал объективной необходимости, и в дневнике появлялись новые расчеты. «Хотелось бы привыкнуть определять свой образ жизни вперед, – пишет Л. Толстой в возрасте 21 года, – не на день, а на год, на несколько лет, на всю жизнь даже; слишком трудно, почти невозможно; однако попробую, сначала на один день, потом на два дня – сколько дней я буду верен определениям, на столько дней буду задавать себе вперед»[46].

План самообразования и воспитания мог попасть в дневник уже после того, как он был намечен вне его. В таких случаях дневник был своеобразным протоколом подведения промежуточных итогов или контроля за исполнением. Перенесение творческих заданий в дневник повышало их статус, так как теперь по ним можно было судить о собственных волевых качествах, поверять написанное делами. «В двенадцать лет я попросила дать мне учителей, – пишет шестнадцатилетняя М. Башкирцева, – я сама составила программу»[47]

. Через полтора года она уже решительнее и конкретнее ставит перед собой задачи: «<...> в один год надо сделать работу трех лет <...> Возьмем от 24-х часов семь часов на сон, два часа на то, чтобы раздеться, помолиться, несколько раз вымыть руки, одеться, причесаться, одним словом, все это; два часа на то, чтобы есть и отдыхать немного, – это составит одиннадцать часов»[48].

Обобщенный характер большинства жизненных планов связан с тем, что в них намечается общая цель. Конкретные задачи решаются другими средствами, о которых повествуют соответствующие разделы дневника.

Вторым по значимости элементом процесса индивидуации, отраженным в дневнике, является круг чтения, цитаты из любимых книг с комментариями к ним. В европейской литературной традиции этот этап в духовном развитии молодого человека получил название «годы учения». В ранних дневниках он представлен своей теоретической стороной, книжной культурой.

У некоторых авторов этот раздел занимает такое большое место, что из него вполне можно было бы составить особый дневник. На этом основании издатели, не считая данный материал ценным, опускали его. Так получилось с ранними дневниками А.И. Тургенева и А.В. Никитенко: обширные выписки из книг и комментарии к ним никогда не публиковались.

Насколько большое значение придавали авторы комментированным выпискам из книг, говорит тот факт, что у многих они помещались в отдельных тетрадях или занимали автономный ряд в подневных записях. В психологическом отношении эта работа была составной частью процесса индивидуации, так как ее результатом было расширение сознания.