Русский народ и государство

Едва ли можно с большей четкостью выразить силу впечатления, произведенного идеей иосифлянского государства на душу подлинного русского человека. Еще в половине прошлого столетия русский политический вопрос сводился у него к простой формуле «сияющий православием» московский царь да воссядет на престол петербургского императора и да станет он хранителем правоверия, соответствующего дониконианской эпохе. Ибо «Церковь ваша православною и святою была до патриарха Никона, — говорили старообрядцы. — Со времен же Никона духовенство нарушило веру христианскую и церковь ваша, которую вы называете православною, осквернена… Я же чту древнюю церковь, бывшую До Никона, а нынешнюю вашу проклинаю и никогда в нее не хожу»…[147]

. Дониконианская церковь вместо никоновской, царь вместо императора, Стоглав вместо свода законов, бояре и воеводы вместо чиновников, приказы вместо «дьявольского комитета, олицетворяемого сенатом, — это ли не обнаружение действенной силы московского миросозерцания, дожившего до конца XIX века и, неоспоримо, пошедшего на убыль уже на нашей памяти?

И тем не менее не все благополучно было в этом исконном, национальном русском политическом идеале. В действительности за старое московское государство многие из его современников держались, но держались с большими оговорками. Об этом уже свидетельствует сама, выраженная в пословицах народная мудрость. В пословицах и поговорках русский народ, как мы видели, обоготворил монархию, однако нельзя в них не открыть в то же время резкого политического протеста, глубокой социальной критики. «До Бога высоко, — говорит народная мудрость, — до Царя далеко». «Не ведает царь, что делает псарь». «Царь жалует, псарь разжалует». В этих изречениях порицается не сама монархия как институт, но ее реальные воплощения. Монарх покинул народ, как Бог покинул мир, — таковы настроения способствующие в религиозном сознании проповеди манихейства, в политическом — развенчиванию религиозно обоснованного государства. Иногда, впрочем, русская пословица идет и еще дальше: народу не по душе, что он во всем зависит от посторонних, высших сил. «Душа — Божья, голова — царская, спина — боярская». «Осудари наши, воля ваша, хоть дрова на нас вози, лишь понемногу клади». Особенно протест этот резок тогда, когда дело идет о зависимости не от Бога и царя, а от высших классов. «Мы и в аду служить будем на бар: они будут в котле кипеть, а мы дрова подкладывать». Баре и бояре — вот корень социального зла, искажающего и природу царской власти. «Царские милости сквозь боярское сито сеются». Особенно же вредными считаются государевы слуги, служилое сословие, бюрократия. «Воевода хоть не стоит лыка, а ставь его за велика». «Помути, Господи, народ, да покорми воевод». «Бог сотворил два зла: приказного да козла». «Дерет коза лозу, а волк — козу, а мужик — волка, а поп — мужика, а попа — приказный, а приказного — черт». «Приказный за перо возьмется, у мужика мошна и борода трясется». Бичеванию подвергается продажность и своеволие царских слуг. «Вор виноват, а подьячий мошне его рад». «От черта отобьешься дубиной, а от подьячего полтиной». «С подьячим возиться — камень за пазухой держать». «Дьяк у места, что кот у теста: а дьяк на площади, то Боже пощади». Особенно же народное сознание возмущает неправедность государева суда. «Из людей не скоро праведных найдешь судей». «Суд прямой, да судья кривой». «Не бойся закона, бойся судьи». «Тот и закон, как судья знаком». «Когда рак свистнет, тогда судья решит право». «Подпись судейская, а совесть лакейская». «Бог любит праведника, а судья — ябедника». «Судьям полезно, что им в карман полезло». «Судейский карман, что поповское брюхо, что утиный зоб». «Судью подаришь, все победишь».

Так искажаются в народном сознании божественные установления монархии. Монархия-то Божье дело, да порядки в ней, скорее, дело нечистого». И вот возникает у русского человека глубочайшее стремление — исправить эти порядки. Пожалуй, силой такого стремления, искренностью его, самоотверженностью с которою оно реализовалось, русский человек отличается от многих других народов. С величайшим подъемом ищет он «правды» и хочет государство свое построить как «государство правды». Сторонники того воззрения, которое считает иосифлянскую монархию единственным национальным идеалом нашим, совершенно упускают из вида эти исконные стремления русской души, свойственные вовсе не одной интеллигенции петербургского периода, но столь же дорогие старому московскому и просвещенному, и непросвещенному человеку.

Мы знаем четыре ответа на вопрос, как представлялось подобное «государство правды» в широких русских народных воззрениях на политический мир: 1) идея православной правовой монархии; 2) идея диктатуры; 3) идея казацкой вольницы; 4) идея сектантского понимания государства. Мы увидим, что все они, будучи глубоко народными, очень сильно отличались от политических воззрений иосифлянства.

3.