Русский преферанс

— Ну вот, я сделал вам удовольствие, — сказал он, окончивши четвёртую пульку и вставая из-за стола.

— Нет, мой почтеннейший, — возразил Иван Фомич, — четыре сыграл, а уж пятую надобно!

— Не могу, Иван Фомич, я больше трёх никогда не играю, а уж это только для вас сыграл четвёртую. Посмотрите, уж скоро час… эдак мы до утра проиграем…

— Да куда ж вам торопиться-то, почтеннейший? Ну что за важность, что час, — домой никогда не опоздаешь… — Ну-тка, поневольтесь!

Анна Васильевна присоединила свои просьбы, и бедный Фома Лукич скрепя сердце согласился на пятую пульку.

— Позвольте-ка мне на счастливое-то местечко, — сказал Иван Фомич, пощёлкивая пиковым тузом и усаживаясь на место Фомы Лукича. Но счастье, видимо, благоприятствовало сему последнему: напрасно Иван Фомич менял карты и писал свои ремизы римскими цифрами; напрасно Анна Васильевна перевёртывала свой стул и для счастья сажала кошку на колени — Фома Лукич выиграл и пятую пульку.

— Ну уж теперь довольно, — сказал он, обтирая пот с лица, — я решительно замотался.

— Я не знаю, замотался ты или нет, только без закуски я тебя не пущу; а пока будут её приготовлять, мы успеем сыграть ещё пульку.

— Нет, ради Создателя, пощадите, — воскликнул отчаянным голосом Фома Лукич, — ей-богу, не могу, у меня ужасно разболелась голова.

— Ну, будь же друг, ещё хоть пулечку!

— Ради бога!

— Но ведь не отпущу же я без ужина. Мы, брат, не немцы, а русские, от нас голодным не уходят…

— Вы знаете, я никогда не ужинаю… пожалуйста!.. Право я нездоров… Ужасно как болит голова…

— Ну, дорогой мой Фома Лукич… ради бога… хоть на двадцать одну! Да будь друг, не откажи, если меня любишь, — продолжал упрашивать Иван Фомич и бросился обнимать и целовать своего пленника.

Фома Лукич был человек самого мягкого характера. Не в состоянии будучи противиться таким убеждениям, он бросил свою фуражку, которую уже держал в руке, и машинально опустился на стул.

Как нарочно, эта шестая пулька длилась очень долго. В глазах Фомы Лукича рябило, со лба капал холодный пот, височные артерии так и прыгали, в ушах шумело. Он готов был уступить весь свой выигрыш, готов был отдать всё, что заключалось в его кошельке, лишь бы быть дома. Бледный, с всклокоченными волосами, с глазами, налитыми кровью, он машинально бросал карты.

Между тем подали закуску. Иван Фомич уверил своего гостя, что он освежится, если выпьет рюмку водки.

Это ещё больше усилило волнение и боль головы, и когда бесконечная пулька кончилась, то Фома Лукич был в каком-то лихорадочном бреду.

— А ну, ещё пулечку… последнюю!.. — сказал Иван Фомич.

Бессмысленно посмотрел Фома Лукич на своего мучителя и безумно качнул головой в знак согласия.

Страшно было смотреть на вольного мученика! По лицу его выступили красные пятна, губы засохли, глаза блуждали, как у сумасшедшего. Ещё в продолжении получаса он сидел и как автомат действовал руками; вдруг всё закружилось вокруг него, в глазах потемнело, лицо покрыла смертельная бледность; он заскрипел зубами и со стоном упал на спинку стула.

Иван Фомич испугался не на шутку. Поднялась суматоха. Бросились на помощь к несчастному гостю и, между тем как призванная служанка прыскала на него холодной водой, а сам хозяин тёр ему виски одеколоном и давал нюхать нашатырный спирт, Анна Васильевна ловко и проворно счистила у Фомы Лукича половину записанных на неё ремизов и столько же приписала на него.

Наконец несчастный пришёл в себя.

Несмотря на то что он был в большом выигрыше, его заставили посмотреть запись, на которой значилось, что он выиграл только два двугривенных…

Но Фоме Лукичу было не до того; не помня сам себя, шатаясь как пьяный, он схватил свою фуражку и бросился из комнаты.

В зале, возле самых дверей в переднюю, была брошена на стул кацавейка Анны Васильевны. Не понимая, что он делает, и думая, что это его пальто, Фома Лукич набросил её кое-как себе на плечи и бросился домой.

— Фома Лукич!.. Сумасшедший!.. Воротись!.. — кричал Иван Фомич. — Ты надел женину кацавейку!.. Вот твоё пальто!..

Но Фома Лукич не чувствовал, не понимал и не слыхал ничего.

Было три часа ночи. Падая и спотыкаясь, бежал он как сумасшедший по улицам, и, когда в одном месте будочник крикнул обычное: кто идёт?! — Фома Лукич, всё ёще находясь под влиянием своего страшного расстройства, отвечал: пас!

Картина III

изображающая, как посредством преферанса люди превращаются в колпаки

В одном губернском городке, название которого я утаю по некоторым причинам, в одной из самых тихих и скромных улиц есть двухэтажный каменный дом, похожий — не удивляйтесь, любезные читатели, необыкновенному сравнению, которое вы здесь встретите, — похожий на человека, у которого одна половина тела поражена параличом, потому что правая сторона этого дома чрезвычайно оживлена, между тем как левая постоянно погружена в мёртвое молчание.